Вяйно покачал головой. Насколько он помнил, Тиира был гораздо моложе него, однако теперь выглядел совершенно дряхлым, выжившим из ума старцем. Он вообще не был похож на колдуна — обычный столетний дед, доживающий в запечном углу. Сила ушла до последней капли: беспомощные движения, шаркающие шаги, дрожащие, исхудавшие руки, взгляд потухший и равнодушный. Взгляд слепца…
Между тем в памяти Тииры что-то шевельнулось.
— Райден! — прошамкал он. — Давненько я о них не слышал! Ну, тогда садись к столу и угощайся, брат. Я старым клятвам верен, не то что некоторые. Мой дом всегда открыт для тех, кто бился с тунами во Вратах Похъёлы…
«Ничего себе, куда их заносило — Врата Похъёлы! — подумал Вяйно. — Могли ведь накликать беду на весь северный край. Может, и накликали…»
— Ты не скромничай! — великодушно угощал Тиира. — Поройся там на столе, нынче снеди полно: рыбка вяленая, пироги… И мальчишку своего дерзкого накорми. Я на него не в обиде — сам таким же был… Мы, слава господину нашему Тапио, еще не совсем обеднели. Только позавчера приплывала девка, правнучка моя из Заельников, привезла пиво и пирог с капустой. Людишки тут почтительные. Да и боятся тоже, хе-хе, по старой памяти…
«Что же с тобой случилось? — думал Вяйно, рассматривая старого райдена. — Как ты ухитрился растерять всю силу и превратиться в такое ничтожество?»
— Не самое уютное местечко ты выбрал для своего дома, — сказал он вслух, глянув на темный провал сеней. — Мертвецы как, не беспокоят?
— А ну их, — отмахнулся Тиира. — Как лунная ночь — так и лезут в ворота. Все створки обглодали. А что поделать?
— В другое место переехать? — предложил Калли.
— Нельзя! Я должен оставаться здесь.
— Почему? — спросил Вяйно, стараясь не слишком выдавать свой интерес.
— Я страж, — прошамкал старый райден. — Сторожу колдовской круг на горе Браге. Чтобы больше никто в него не вошел и не вышел.
Вяйнемейнен насторожился.
— Да ведь он запечатан, — сказал Калли.
— Э-э! Кто запечатал, тот и распечатать может. А если этот круг откроется, то всем карьяла… да нет, всему миру — придет конец!
Калли удивленно промолчал.
«Похоже, он и в самом деле так думает», — отметил Вяйно и спросил самое главное:
— Брат Тиира, куда ведет этот круг?
Старик долго молчал. Когда наконец заговорил, в его голосе отчетливо прозвучал страх:
— Не могу сказать. Пусть смилуется надо мной Тапио — не могу.
— Да что ж ты все время Лесного Хозяина поминаешь? — не выдержал Калли. — Ты ведь давно уже не охотник!
Все трое повернули головы в сторону деревянного идола. В тишине было слышно, как по столу шныряют тараканы. Через некоторое время Тиира громко шмыгнул носом.
— Как же мне ему не поклоняться, благодетелю, когда он мою душу из самой Маналы на сосновом стволе вызволил?
Вяйно и Калли взглянули на него с одинаковым недоумением.
— Душу? — недоверчиво повторил холоп. — На сосновом стволе?
— Вот именно. Господин мой Тапио один не побоялся мне помочь, когда меня, полумертвого, носили черные волны нездешних морей…
Калли поймал взгляд Вяйнемейнена, указал глазами на Тииру и постучал себя по голове.
— А боги Голубых полей, — желчно добавил Тиира, — и пальцем не шевельнули, чтобы мне помочь! Как за битвой моей великой наблюдать, так пожалуйста, а спуститься с небес — побоялись. Струсили! И больше я их с тех пор не видел.
«Не ты один», — подумал Вяйно и спросил:
— С кем же ты сражался, Тиира? Расскажи нам о своей великой битве!
Старик открыл рот, словно хотел что-то выговорить, но посмотрел на маленького идола и задрожал. Калли ловко всунул ему в руки новую кружку пива.
— Давай, дед, — о подвигах, — потребовал он. — А то впервые в жизни встречаю живого райдена, а он только мямлит да трясется. Может, ты и не райден вовсе?
Тиира бросил на него свирепый взгляд, выпил кружку залпом, утерся кудлатой бородой и заговорил:
— Случилось это лет двадцать тому назад. Я в то время на промыслы уже не ходил, а жил в Заельниках у родни. И вот прибегают ко мне людишки и вопят, что на горе Браге появилось чудовище и напало на озерные выселки, вот эту самую деревню. Делать нечего, пошел я разбираться. В моих охотничьих угодьях должен быть порядок, иначе сразу какой-нибудь сосед явится проведать — не утратил ли брат-охотник чутье да сноровку…