202 
На перекрестке Джин остановилась и посмотрела направо и налево вдоль Хай-стрит, пытаясь представить, как выглядела эта улица до того, как была проложена Принсес-стрит и началось строительство Нью-Тауна. Крики торговцев, расхваливающих свой товар, темные и грязные лавчонки, полосатая будка сборщика подорожной пошлины и ворота, закрывавшиеся с наступлением темноты и до утра запиравшие город в самом себе… Интересно, подумала Джин, если бы человек из 1770 года каким-то чудом попал на сегодняшнюю Хай-стрит, узнал бы он свой родной город? Почему-то ей казалось, что да, узнал. Конечно, автомобили, электрические фонари и прочие приметы XX века потрясли бы его до глубины души, но не они были главным. Главным было ощущение, а оно осталось прежним, несмотря на прошедшие столетия.
На мосту Норт-бридж она немного постояла, глядя на восток, где разворачивалось строительство нового здания Шотландского парламента (правда, в последнее время работы почему-то замерли). Редакция «Скотсмена» переехала в сверкающее новенькое здание на Холируд-роуд прямо напротив парламента. Недавно Джин побывала там на приеме и стояла на обширном балконе с тыльной стороны здания, глядя на скалистые отроги гор Солсбери. От старого здания редакции – сейчас оно находилось как раз у нее за спиной – остались одни стены; там строили очередной современный отель. В самом конце моста Норт-бридж – там, где он выходил на Принсес-стрит, – темнело пустое и пыльное здание старого почтамта. Его будущее было, по-видимому, еще не определено. Поговаривали, что вместо него построят еще одну гостиницу.
Жуя на ходу второе яблоко и стараясь не думать о чипсах и шоколадном печенье, Джин свернула на Ватерлоо-плейс, направляясь к Колтонскому кладбищу. Сразу за коваными железными воротами она увидела высокий обелиск, известный как Памятник Мученикам, воздвигнутый здесь в память о пятерых «Друзьях Народа», осмелившихся поддержать в 1790 году парламентскую реформу в Шотландии. (Следовало учесть, что в те времена из всех жителей города голосовать могли не больше четырех десятков граждан.) Отважную пятерку приговорили к высылке в Австралию, откуда им уже не суждено было вернуться… Джин посмотрела на румяный бок яблока. Она только что отлепила от кожицы маленькую наклейку, извещавшую, что яблоко было привезено из Новой Зеландии. Интересно, как жилось пятерым изгнанникам в далекой Австралии? Джин отдавала должное их гражданскому мужеству, но в глубине души считала подобный поступок не слишком дальновидным: второй Французской революции в Шотландии не могло произойти просто по определению. Во всяком случае – не в 1790 году, это уж как пить дать.
Очевидно, по аналогии Джин вспомнила, как какой-то видный теоретик коммунизма (чуть ли не сам Карл Маркс) предсказывал, что пролетарская революция в странах Западной Европы начнется именно в Шотландии. Еще одна нелепая мечта, еще одно горькое разочарование…
О Дэвиде Юме Джин знала не слишком много, но все равно постояла перед его могилой (в конце концов, не могла же она пить сок на ходу!). Философ, эссеист, историк… Одна из подруг Джин как-то сказала, что единственная заслуга Юма состоит в том, что он перетолковал философию Джона Локка, сделав ее более понятной, но о Локке Джин вообще ничего не знала.
Были на кладбище и другие «исторические» могилы: издатели Блэквуд и Констебл, несколько вождей Раскола, приведшего к образованию Свободной шотландской церкви. На востоке, сразу за кладбищенской стеной, высилась небольшая зубчатая башенка – единственное, что осталось от старой Колтонской тюрьмы. Джин приходилось видеть старинные рисунки с ее изображением: тюрьма была выстроена непосредственно напротив Колтонского холма, и друзья и родственники заключенных, бывало, собирались на его склонах, чтобы прокричать несколько приветственных слов или просто помахать рукой или платком своим близким. Казалось, стоит закрыть глаза и отсечь доносящийся с Ватерлоо-плейс шум уличного движения, и можно будет услышать эти крики, похожие на крики чаек высоко под облаками.
Сделав еще несколько шагов, Джин увидела то, что искала: могилу доктора Кеннетта Ловелла. Надгробная плита, вделанная в восточную стену кладбища, потрескалась и почернела от копоти и грязи, а ее углы выкрошились, обнажая светлое нутро песчаника. Небольшая по размерам, она находилась почти на уровне земли, и хотя большую ее часть скрывала разросшаяся трава, Джин сумела прочитать часть надписи: «Доктор Кеннетт Андерсон Ловелл, известный городской врач…» Судя по надписи, умер он в 1863 году – в возрасте пятидесяти шести лет.
202 
