очень нудно 
52 
— Стой!
— А?! — паренек, только-только переведший дух, испуганно присел.
— Еще мы обещали тебе награду, — вспомнил Виктор. — Так вот: у лежащих здесь людей есть кошельки или просто спрятанные в одежде монеты. Все они твои. Можешь забирать все, что только найдешь.
Он взял женщину под руку, довел ее до лестницы, но как только они вошли в двери, неожиданно развернул, прижал к стене и крепко поцеловал:
— Ну, Нелечка, довольна? Как считаешь, я все еще Сапиместский фогтий, или могу уже считаться эзельским епископом?
— А ты не мог бы выбрать себе звание попроще? — усмехнулась женщина, гладя его пальцами по щеке. — То я три года фогтиэссой считалась, теперь епископэссой буду? Или епископшей? Язык сломаешь!
— Понятно… Тебе хочется стать просто королевой?
— Да, я предпочитаю чего-нибудь простенькое, без выкрутасов…
Они рассмеялись и снова принялись целоваться. Впрочем, дальше поцелуев дело не дошло — в только захваченном замке расслабляться нельзя. Оставив Нелю с заряженной пищалью на коленях в покоях епископа охранять богатое убранство и резное бюро из красного дерева, в каковом почти наверняка имелось несколько тайников, Кузнецов в сопровождении Толи Моргунова двинулся по коридорам, на этот раз сгоняя вместе мужчин из числа слуг.
Им было приказано собрать во дворе раненых, после чего всех вместе заперли в комнатах первого этажа. На всякий случай вычистили от оружия караульное помещение — мало ли кто незамеченный попытается туда пробраться?
Выпустив на волю Юхана, отважившегося все-таки срезать кошелек у заколотого рыцаря, заклинили с помощью согнутой в кольцо кочерги, продернутой через цепь, мост в верхнем положении — опять же на случай, если кто-то захочет незаметно его опустить. После того, как служанки накрыли в епископской трапезной стол — их тоже всех вместе заперли в большом зале, что находился в замковом крыле напротив ворот: одноклубники хотели хоть несколько часов провести без опасения того, что кто-то попытается выпустить пленников, добыть оружие или сбежать сам. Хотя бы несколько часов.
— Ну, мужики, — поднял Кузнецов серебряный кубок, до краев наполненный терпким красным вином. — За то, чтобы наш «Ливонский крест» стал хозяином во всей Ливонии. И за наши первые шаги на этом пути. Ура!
— Ура-а-а!!! — радостно завопили победители, поднимая кубки. В этот миг они действительно начали верить, что смогут добиться власти над всей Прибалтикой. Ведь их было целых двадцать человек против всего четырех епископств и одного Ордена.
Нет — теперь только трех епископств.
Глава 7. Декабрь
Петр Иванович Шуйский пил. Сперва пил водку, потом вино, потом опять водку, пытаясь найти средство, которое отобьет дурные мысли, сохранив ясный рассудок. Он пил водку яблочную, анисовую, ореховую, рябиновую, закусывая солеными и свежими огурцами, пил вино рейнское, мальвазию, романею, венгерку, заедая его мочеными яблоками — и каждый раз получалось все наоборот. Рассудок отказывался воспринимать все вокруг, а мысли лезли и лезли, словно карабкались по высоким лестницам на валы боярской усадьбы.
Судьба жестоко посмеялась над ним, с одной стороны позволив родиться в древнем и знатном роду, одарив талантом, с другой — лишив возможности воспользоваться своей знатностью и умом.
Молодой царь не очень жаловал родовитое дворянство, от которого ему пришлось немало перенести в юные годы, и старался поднять на высокие посты людей безродных — юных, но уже успевших показать свою отвагу, преданность и ратное умение на полях сражений. Именно из них он набирал свою личную тысячу, свою опричнину. Именно этих служилых людей первыми посылал в кровавые сечи или ставил на высокие посты.
Однако Русь велика, опричников на все ее концы не хватало, а потому немало воевод и наместников давало и земство — родовитые бояре, служившие стране не первое поколение и способные перечислить заслуги и посты десятков своих дедов и прадедов. Родовитое земское дворянство, и юная, но зубастая опричнина…
Петр Шуйский по всем статьям мог выдвинуться и там, и там. Он был разумен, отважен и молод, статен и красив — голубоглазый, с темными вьющимися волосами и густой русой бородой. Он происходил из знатного рода. Но вот беда: в избранную тысячу царь не желал его записывать потому, как родовит больно и мог местничество свое в неурочный час припомнить. А по земской линии его задвигали потому, как Шуйский. Шуйский, и все — почто дядья и деды при юном царе ноги на постель матери его отравленной клали, нянек любимых в поруб загоняли, самого мальчонку голодом морили или пинали за своеволие? Вот теперь и сидите по своим имениям, носа оттуда не показывая!
52 
