очень нудно 
53 
Такое вот получается «местничество».
Боярин налил себе еще водки в серебряную чарку, выпил, потом поднялся, не одеваясь вышел на крыльцо, спустился во двор и отер разгоряченное лицо снегом.
— Ох, горько мне! Ох, душа болит!
Подворники, хорошо зная крутой во хмелю нрав своего боярина, попрятались по углам и усадьба казалась вымершей. Петр Иванович подумал о том, что не мешало бы проверить, сколько приготовлено к походу лошадей, и даже было шагнул к конюшне, но в последний момент махнул рукой и повернул назад к крыльцу: успеется. Начало похода по уговору между ним, опричниками и царской Радой определялось на первое декабря, и до сего времени оставалось еще долгих две недели. Еще две недели заточения на Кесовой горе, прежде чем он сможет хоть чего-нибудь сделать.
Быстрым движением Шуйский поймал бредущую по крыльцу кошку, поднял, поднес мордой к своему лицу. Мохнатая охотница за мышами обмякла, ожидая продолжения.
— Убоины хочешь? — спросил ее боярин. — Вижу, что хочешь…
Он занес кошку в трапезную, посадил на стол и пододвинул тарелку с бужениной:
— Ешь!
Потом налил себе еще чарку, выпил, захрустел соленым огурцом.
— Ты представляешь, я, боярин Шуйский, вынужден просить у этого тупого приходского попика Сильвестра и его дружка Адашева, чтобы они позволили мне своих детей боярских для похода собрать! Ну, Адашев ладно, ему хоть брат Данила советы умные дает, а Сильвестр тут причем? Его даже митрополит Макарий по имени не помнит! Хотя, может, и помнит… Дай буженинки кусочек… Дай, а то лопнешь от обжорства. Нет, Зализа ладно, я согласен. Воевода боевой, уже не раз кровушку проливал… Не свою, немецкую… Его в сотоварищах я видеть согласен, хоть и безроден, он как Толбузин. Но Толбузин ехать не хочет никуда, при царе хочет оставаться. А мне, просто чтобы заметили… Надо… Всю Лиффляндию покорить…
Шуйский заметил, что мысли его начинают путаться, и очень обрадовался. Чем сильнее путаются мысли, тем скорее он сможет упасть спать и оставит позади еще один до ужаса скучный день. Поэтому он налил себе еще чарку, торопливо ее проглотил, и пообещал громко чавкающей кошке:
— Толбузина пущу, Зализу пущу. А коли Адашев али Сильвестр появятся: зараз в поруб посажу. Видеть их тупых харь не могу-у-у-у… У-у…
Боярин заметил, что вынужден удерживаться за край стола, дабы не свалиться, обрадовано поднялся и, пробираясь вдоль стены, пошел в опочивальню.
Однако ночь не может быть бесконечной, и ранним утром он снова вышел на крыльцо почти трезвым, злым и нетерпеливым:
— Фатых! День сегодня какой?
— Осьмнадцатое число, барин, — с готовностью откликнулся набирающий воду у колодца татарчонок.
— Лошадей холодной водой не пои, дай согреться! — предупредил хозяин.
— То для бабки Анфисы, — успокоил боярина мальчишка. — Тюрю скотине варить станет.
— Смотри у меня! — Петр Иванович вернулся в дом, поднялся наверх, подошел к сундуку, что стоял в чистой горнице, открыл, поднял на вытянутых руках черкающий сталью бахтерец. Зимой воевать хорошо. Зимой жара ратника до исподнего не раздевает, оставив голым под вражьими стрелами. По холодку можно и поддоспешник хороший, толстый надеть, шапку меховую заместо подшлемника, налатник нарядный. Боярин огладил кривую саблю, после чего резко опустил крышку и уселся на сундук сверху.
Неужели так и доведется в усадьбе, в четырех стенах жизнь провести? Нет, он должен, он обязан победить в Ливонии всех, кто встанет на пути русских ратей. Ибо другого пути показаться царю, выслужиться из родовой немилости у него нет!
Боярин Шуйский подошел к окну, пытаясь разглядеть через тонкие слюдяные пластины происходящее на улице, а потом вдруг решительно махнул рукой:
— Неча сиднем на печи сидеть, да калик перехожих ждать! Пора в путь отправляться.
Он подошел к лестничному пролету, и крикнул вниз:
— Эй вы, там! Антип, Лука, Порфирий! Оглохли?! Коней седлайте! В поход сбираемся.
Петр Шуйский вернулся к сундуку, поднял крышку. Скинул шубу прямо на пол, поверх кинул кафтан, оставшись в одной рубахе из повалоки, достал из сундука темный войлочный поддоспешник надел через голову, застегнул сбоку крючки, покрутил плечами, давая ему возможность осесть по телу, потом снова взялся за бахтерец.
— Звали, барин? — заскочил в горницу запыхавшийся, совершенно седой поджарый мужичок с длинной, но тощей белой бородой. Несмотря на седину, карие глаза его смотрели молодо, да и вокруг глаз старческих морщин еще не появилось.
53 
