140 
– А я попытаюсь пробраться внутрь и освободить Карлссона.
– Интересно, как?
– Сам еще не знаю.
– Ничего ты не знаешь! – сердито выкрикнула Лейка. – Толку от тебя…
– Не ори! – перебил ее Дима. – Кое-что я всё-таки знаю.
– Например?
– Например, код замка на двери в подвал. Я его запомнил…
Глава пятьдесят первая,
в которой Катя видит чужой сон, а Лейка с Димой снова оказываются в подвале
Прибегает тролленок к маме, плачет.
«Мама, мама, я нечаянно в носу поковырялся, и теперь у меня всё боли-ит!»
«Как это – всё?» – удивляется троллиха.
«Всё! Где ни потрогаю – боли-ит!»
«А-а-а… – говорит троллиха, обследовав сына. – Не плачь. К вечеру всё пройдет. Это у тебя просто пальчик сломан».
Сон пришел к Кате, и это был чужой сон. Чужой жуткий лес с голыми корявыми деревьями. Не день и не ночь. Сумерки без теней, пронзительно-щемящее чувство – словно теряешь нечто очень-очень важное, без чего – всё, край, жизнь без смысла, теряешь именно сейчас в это самое мгновение… Силишься вспомнить – что? И не можешь. Ускользает…
Хотелось куда-то бежать и одновременно – свернуться клубком, зарыться в синевато-серые опавшие листья цвета мокрого пепла, которые устилали землю до кромки воды.
Катя шагнула вперед… Не шагнула, перетекла между голыми, не отбрасывающими теней деревьями – к озеру. Ноги утонули в листве, как в снегу. Берег был почти плоским, а вода – кристально-чистой, мелкой. Под ней тоже были листья.
Катя подняла голову. Над озером плыли прозрачные, как дым, клочья тумана. А в этом тумане…
Колеблющийся, как сам туман, силуэт обнаженной женщины с длинными белыми с синевой волосами. Дивной красоты лицо дрожало и расплывалось… Но оно было живым!
Катино сердце пропустило удар, когда ее взгляд встретился со взглядом, исполненным такой пронзительной нежности и печали…
Катя сделала шаг (на этот раз – шаг), вошла в воду, но не ощутила ее. А потом внезапно ушла вниз, погрузилась по пояс… И поняла, что удивительный призрак смотрит не на нее, а на то, что за ней.
Катя не обернулась. Она чудесным образом обрела круговое зрение и увидела двоих. Эти не были призраками, хотя тоже ощущались как нечто бесплотное. Их лица тоже как будто «плыли», постоянно меняли черты…
Двое смотрели на женщину. Один – с нескрываемой болью, другой – с ужасом, жалостью… и завистью. Катя понимала, что они чувствуют. Вернее, ей словно бы кто-то говорил: боль, жалость, зависть, ревность…
– Ты не можешь ее любить… – Эти слова, лишенные голоса, принадлежали тому, кто завидовал.
– Это не любовь… – Лицо второго на мгновение обрело постоянство облика, и Катя узнала беловолосого.
Он неотрывно глядел на женщину, а она – на него.
– Это – больше, – уронил беловолосый. Первый содрогнулся от боли, которую причинили ему эти слова.
– Зачем? – спросил он.
«Зачем ты привел меня сюда?» – поняла Катя.
– Твое посмертие, – ответил беловолосый. – Ты должен знать.
– Нет! – в ужасе воскликнул первый.
По голосу Катя его узнала: Селгарин.
– Нет! Мое время придет не скоро! И я уйду не сюда, а в Тир'на'Ог!
– Ты знаешь, когда придет твое время? – равнодушно произнес беловолосый.
– А она – знала?
– Она не ушла, – беловолосый смотрел с такой жадностью, словно впитывал призрачный образ. Пил жадно и смакуя одновременно: как страдающий от жажды – последние глотки воды.
– Два-три раза в столетие, в особую безветренную ночь я могу ощутить ее прикосновение…
– Не сегодня?
– Не сегодня.
Селгарин не смотрел на призрак – только на беловолосого.
– Почему она не ушла?
– Из-за меня. Не смогла со мной расстаться.
– Но ты…
– Я не приду к ней, – ответил беловолосый. – Сам – не приду.
– А мог бы? – голос Селгарина дрогнул.
– Да.
– Но тогда – почему?
Силуэт женщины начал таять. Но таял долго, и пока он таял, беловолосый молчал. Заговорил, только когда над озером не осталось ничего, кроме клубов тумана.
– А ты мог бы отказаться от мужской части своего естества?
– Ты этого хочешь? – Голос Селгарина дрогнул. – Чтобы – как она…
– Мне это безразлично, – отрезал беловолосый.
– Тогда – зачем?
– Зачем? – беловолосый покровительственно коснулся щеки Селгарина. – Ты еще молод, иначе не задавал бы глупых вопросов!
140 
