Дима потрогал прут. Не хило. Сантиметра четыре в диаметре… Может, сваркой? Дима посмотрел на горелку… Нет, тут уметь надо. Ага, вон какой-то стол с тисками…
Дима бросился к столу, начал выдвигать ящики… В одном обнаружил то, что требовалось. Ножовку по металлу и набор полотен.
– Я буду пилить, а ты рассказывай, – потребовал он.
– Что тебе рассказать, чел… Дима?
– О сидах. Что-то я не понял насчет бессмертия и жизни. Бессмертный – это тот, кто не умирает, так?
– Правильно, – Карлссон повысил голос, чтобы перекрыть визг ножовки.
– То есть это тот, кто живет вечно, да?
– А вот это неправильно. Не умирать и жить – это не одно и то же. Чтобы сид оставался живым, сохранял живое тело, он должен пить человеческую жизнь.
– Душу, что ли?
– Нет, не душу… Жизнь. Витал…
– Обязательно человеческую? Почему – не собаки или свиньи?
– Потому.
Некоторое время они молчали. Пила визжала, Карлссон разглядывал свои сожженные руки.
– Бедный мой… – проговорила Лейка. Тихо, но Карлссон услышал.
– Ничего, – сказал он. – Мне уже не больно. Скоро всё зарастет. Одно плохо: руки нужны мне сейчас. С такими руками мне не одолеть сида.
– Он не один, – напомнил Дима.
– Остальные не имеют значения, – качнул головой Карлссон. – Только этот.
– Слушай, а чем тебе так досаждают эти сиды, что ты за ними гоняешься? – спросил Дима.
– Не мне, – ответил Карлссон. – Вам. Человечкам. Нас они давно уже не трогают.
– Один есть! – Дима опустил ножовку, встряхнул руками.
– Давай я попилю, – предложила Лейка.
– Обойдусь, – Дима присел на корточки, готовясь сделать второй распил.
– Погоди, – Карлссон зацепился локтем за соседний прут, упер ногу в распиленный, напрягся… И прут начал медленно загибаться в сторону.
Но протиснуться в образовавшуюся щель Карлссон всё равно не смог, так что Диме пришлось распилить еще один прут.
Глава пятьдесят вторая
Катя и сид
– Где эльф должен носить нож?
– В сердце.
Троллиная поговорка
Катя проснулась и обнаружила, что лежит на старинной кровати под балдахином. Приятно попахивало дымком. Катя привстала, ощутив ладонью холодный скользкий шелк покрывала.
В зале царил полумрак. Кроме огромной старинной кровати, другой мебели в комнате не было.
Окна прятались за тяжелыми портьерами. В углу, в камине, горел огонь. Единственный источник света.
Преодолевая головокружение, Катя села на кровати. На ней было то самое платье, в котором она была на «празднике». Катины туфли стояли около кровати. Она не стала обуваться. Паркет был гладким и теплым. Катя отодвинула портьеру. За ней обнаружилась оконная ниша. По ту сторону окна было темно.
За Катиной спиной раздался шорох. Она отпустила портьеру, повернулась.
В трех шагах от нее стоял беловолосый эльф.
– Проснулась, – констатировал он. – Быстро.
«Опять… – устало подумала Катя. – Когда же это кончится?»
– Где я? – спросила она.
– Дома.
– У кого дома?
– У тебя, – голос эльфа был ласковым и каким-то… обволакивающим. – Это твой новый дом.
Комната закачалась, Катя пошатнулась и едва не упала. Эльф осторожно подхватил ее…
Придя в себя, Катя обнаружила, что лежит на кровати, а беловолосый сидит рядом и пристально на нее смотрит. Ей показалось, что эльф источает запах можжевельника, но потом она сообразила: пахнет не от эльфа, а от камина: вся комната пропиталась запахом можжевелового дыма. Катя глубоко вздохнула. Встать, открыть окно, глотнуть свежего воздуха… Но сил совсем не было, и голова кружилась. Эльф молча смотрел на нее. Катя никак не могла определить: красив он или безобразен.
– Ну что, закончился ваш праздник? – спросила она.
– Закончился, – ответил беловолосый.
– Значит, я могу уйти? – с надеждой спросила она.
– Куда?
– Домой.
– Твой дом – здесь. – Голос беловолосого был лишен интонаций, отчего казался неживым.
– Мне здесь не нравится.
– Не лги, – спокойно произнес эльф. – Тебе хорошо.
– Нет!
– …А будет еще лучше, – продолжал он, не обратив внимания на Катин возглас. – Сейчас мы начнем ритуал…
– Какой еще ритуал?
– Ритуал Обновления.
Беловолосый протянул руку и погладил Катю по голове.
– Чудесные волосы, – пробормотал он. – Для смертной, конечно. Каких-то десять лет – и прекрасный цветок превратится в сморщенный гриб. Тебе не страшно думать об этом, девица?