очень нудно 
51 
— Тебе-то что? — хмыкнул толстяк. — Она ведь не на тебя, она на ведуна нашего загляделась. Как, вернешься за девкой, Олег?
— Не знаю, — пожал плечами Середин. — Вообще, девчушка симпатичная.
— А то, — кивнул купец. — Смотри токмо, мужики тут хитрые. Ты с нею гульнешь вечерок на зажинках, а они тебя тут же сцапают, да и обкрутят пред Сварогом. Куда тогда подашься? Они девку за так не отдадут, они тебя рядом с собой осадят. Али порчу напускать станешь?
— Вот еще, — поморщился ведун. — Ко мне девка с ласкою, а я пакость в ответ? Нет, не люблю я таких шалостей. Другое чего-нибудь придумаю…
Сказал — и сам удивился тому, что идея вернуться в деревеньку за небольшим приключением не вызвала в душе никакого протеста. Этак, вместо того, чтобы ответ на заклинание искать, недолго и осесть в этом колдовском мире. Велору ведь, коли путь до конца пройти, заклятье вместе с ним в реальность наверняка не выпустит.
— Велора… — тихо проговорил он вслух, а память тут же услужливо подсунула: «ВЕЛикая Октябрьская Революция».
— Что за бред! — в сердцах сплюнул он. — Наверняка, обычное имя. Скорее всего, скандинавское.
— Ты чего, ведун? — оглянулся на него купец.
— Ничего, — мотнул головой Олег. — Просто слишком много знать вредно.
— А ведь и правда, не то чего-то вокруг… — пробормотал рыжий воин. — Странно что-то…
Толстяк придержал коня, закрутил головой. Середин тоже остановился, осматриваясь. Чего-то в окружающем мире не хватало.
— Птицы! — внезапно сообразил он. — Слышите, какая тишина вокруг? Птицы не поют. Похоже, извела всех тварь нерусская. Наверное, и зверья здесь уже нет…
— Давайте поспешать. — Впервые за весь путь купец выхватил из-за пояса плеть и огрел ею своего чалого. Тот рванул в галоп. Остальные путники помчались следом.
Дорога пересекла широкое жнивье, нырнула в овражек, выбралась наверх, в березовую рощу, обогнула небольшое озерцо, пробилась сквозь малинник. Купец неожиданно осадил скакуна, спрыгнул на землю, приложился к траве щекой. Поднялся, отбежал в сторону, снова приложился. Поднялся, в сердцах ударил кулаком в ладонь. Оглянулся на своих воинов:
— Аплах, дай пирог!
Рыжий слуга развязал суму, достал расстегай с грибами, протянул хозяину. Тот донес угощение до кустов, положил, поклонился. Подождал… Потом повернул назад и побежал к коню. Середин с удивлением увидел в его глазах слезы.
— Ты чего, Глеб Микитич? — подал Олег вперед своего гнедого.
— Берегиня… Берегиня не отзывается… — Толстяк, прикусив губу, поднялся в седло. — Дед мой еще под ее опеку отдавался… Я маленьким видел… Как же так?
Он огрел чалого плетью и тут же резко осадил, с силой натянув поводья, оглянулся:
— Ты правда можешь истребить его, ведун? Можешь? Сделай… Заплачу, сколько скажешь. Только…
Толстяк, не договорив, огрел коня плетью и унесся вперед, предоставив всем догонять его, кто как сможет.
Скачка длилась не меньше часа — у лошадей из-под упряжи, на лопатках, на морде начала выступать белая пена, они натужно хрипели, перепрыгивая многочисленные ручейки и взмывая на взгорки. И только когда по сторонам открылись широкие пастбища, обнесенные деревянной изгородью, Глеб Микитич опять перешел на шаг.
Поля темнели от сочной, высокой травы, дышали жизнью и свежестью, однако же это никого не радовало. Хотя бы потому, что среди всего этого богатства не возвышалось ни стожка, не виднелось ни единого покоса.
— И полей чегой-то не заметно… — вслух пробормотал Аплах.
Дорога обогнула аккуратный округлый холм, на котором росли вековые дубы, пытаясь скрыть высокий частокол. На тыне, переминаясь с ноги на ногу, сидели несколько ворон.
— Вот твари, — поразился Середин. — Ничем их не пронять. Что в лесу, что в городе, что на ядерном полигоне — все им нипочем!
— Вороны в святилище, — соглашаясь, вздохнул кареглазый воин. — Беда.
Впереди открылся поселок, который выглядел совершенно целым: белели затянутые бычьим пузырем окна, торчали над целыми крышами трубы, исправно огораживали дворы плотные — цыпленок не выскочит — плетни. Вот только не виднелось этих самых цыплят. Равно как и свиней, коров, собак, овец, коз… И людей тоже.
Путники спешились у крайнего двора, толкнули калитку, вошли внутрь. Толстяк, недовольно пыхтя, завернул в дом, Олег двинулся следом.
Внутри избу примерно пополам разгораживала большая русская печь, с занавесочками по обе стороны лежака наверху. Топку закрывал железный лист с приклепанной рукоятью, на приступке стояло два глиняных горшка, чуть выше, в специальных выемках сохли порядком стоптанные поршни. Густо пахло тухлятиной, а потому в первый миг Середин даже не решился перевести взгляд в горницу, боясь увидеть там разложившиеся тела. И только когда толстяк, громко топая, прошел через комнату к обитому медью сундуку, ведун решился проводить его взглядом.
51 
