10 
— Я доберусь, батюшка Василий Ярославович, — всплеснула руками княгиня. — Нечто не ездила я по путям нашим? И в Москву не раз меня возили, и к дядюшке Юрию Семеновичу, и в Новгороде была. Конечно же, с Андреем поеду. Чай, не в поход ратный сбираемся, опасаться нечего.
— А ты чего загрустил, сынок?
— Ушкуй — это здорово, — потер подбородок Зверев. — Парус, весла… Вот только я ни разу сам под парусом не ходил, править им не умею. А ты, отец?
Боярин поставил кубок на стол, зачесал в затылке.
— А ты, Пахом? — повернулся к своему дядьке боярский сын.
Тот развел руками.
— Может, хоть ты в этом смыслишь, Звияга?
— Прости, княже, — привстал из-за стола вывезенный из-под Мурома холоп, — токмо на реках ладьи видывал.
— И на что нам ушкуй, отец, коли никто из нас им управлять не умеет? — повернулся к родителю Андрей. — А в Новгороде команду нанимать — так нам никакого серебра содержать ее не хватит. Мы ведь торговлей не занимаемся, в походы на ушкуе не пойдем. Чем серебро оправдывать станем?
— А дядюшке моему надобно поклониться, — неожиданно встрепенулась Полина. — У него судов штук пять будет, коли не более. Нечто он нам людей знающих не одолжит?
— Надо ли беспокоить… — поморщился Зверев, которому после осмотра приданого никак не хотелось встречаться с хитрожопым князем Друцким.
Однако боярин уже решил все по-своему:
— Захар, вели седлать коней! Пахом, Вторуша, Звияга — с нами. Одно седло женское положите. К дядюшке без племянницы его отправляться грешно.
— Зимники-то все растаяли, — сделал Андрей последнюю попытку остановить Василия Ярославовича. — Куда сейчас ехать?
— Ничто, — отмахнулся боярин. — Лед покамест крепкий, Пуповский шлях сильно раскиснуть не мог, морозы все же держатся. А уж от тракта до княжеской усадьбы верхом как-нибудь доберемся…
Извечная палочка-выручалочка усадьбы, река Окница пряталась меж высоких, почти до пояса, берегов, а потому солнце до ее поверхности добраться еще не успело, лед стоял толстый и крепкий, как в крещенские морозы. По нему, по льду, и помчалась во весь опор вереница всадников, спустившихся из ворот усадьбы по уже протаявшей дороге. За сорок минут они добрались до ведущей в Литовское княжество дороги. Она, естественно, была раскатана до коричневой глины, с готовностью размякшей под весенними теплыми лучами, но грязи здесь оказалось еще не по колено — не то что верховому, даже на телеге проехать можно. Распутица напоминала о себе, но вступить во власть над русскими дорогами еще не успела.
Здесь путники перешли на шаг — и на самих меньше грязи летит, и коням передышка. Версты три ехали без спешки — а потом свернули в пролесок и двинулись рысью, стараясь держаться снежной полоски у края глянцевого, гладкого, как стекло, зимника. На нем в такую погоду лошадь, пусть и подкованная, поскользнуться может, либо ногу сломать, коли наст подтаял и под ним до земли узкая ямка. Поди тут угадай, как солнце и тени от голых ветвей со снегом играют!
Где-то через час путники выехали в широкое поле. Здесь колея дороги протаяла до земли, и по ней, мягкой пока от силы на пару пальцев, всадники помчались галопом, уже не опасаясь никаких подвохов, обогнули поросшую осиной низину и оказались в виду усадьбы князей Друцких. Крепостица, что огородилась трехсаженным рвом и тыном на взгорке возле изогнутого ятаганом озера, размерами не превышала усадьбы боярина Лисьина. Но Зверев знал, что, помимо этой скромной обители, у Юрия Друцкого имеется дворец в полудне пути на запад, на берегу озера в Верятах, а также дом в Варшаве, подворье в Великих Луках и еще одна усадьба на литовской стороне. Если, конечно, ее Сигизмунд не разорил после перехода князя под московскую руку. По закону и обычаю — не должен был. Но закон, известное дело, всегда на стороне сильного.
Путники натянули поводья, пустили скакунов шагом. Караульные в усадьбе наверняка должны были их заметить, и требовалось дать время хозяевам привести себя и дом в порядок, разобраться с насущными делами, обдумать встречу. Ведь падать так, как снег на голову, — и грешно, и непорядочно. А ну, хозяин парится, хозяйка в погребе припасы досматривает, посреди двора добро попорченное для разбора свалено. И тут — на тебе, гости! Застанут людей в таком виде — кто виноват? А стыдно кому после сего? Так что Василий Ярославович не только подъехал к усадьбе неспешным шагом, но еще долго молился, спешившись, на выцветшую-надвратную икону, желая дому сему радости и процветания.
10 
