82 
– Отлично сработала! – с сарказмом ответил он.
– Но ты же говорил…
– Что я говорил?! – рявкнул Ротгар так, что Карина вздрогнула и попятилась.
– Говорил, что людям она не опасна, а это же человек…
– Этот ублюдок, которого ты притащила за собой, не совсем человек. В этой падали,– Ротгар злобно пнул бесчувственного байкера,– течет кровь троллей.
Карина опасливо посмотрела на Колю.
– Я не смогла поразить его стрелой,– виновато сказала она.– Я все испортила. Прости меня.
– Конечно, не смогла,– проворчал Ротгар.– Он невосприимчив к нашей магии. Как тролль.
– Как тролль…– пробормотала Карина… и вдруг ахнула: – Тролли! А где же настоящие тролли?
Ротгар мрачно посмотрел в сторону ельника:
– После того шума, который мы тут устроили, глупо надеяться на успех. Охотник сюда не вернется.
– Но Хищник…
– Если тебя это утешит, Хищника тут и не было. Только Охотник. Я его чуял. Он прятался в засаде за теми деревьями и почти решился выйти, когда ты притащила это отродье.
Ротгар замолчал. Карина долго не осмеливалась нарушить тишину.
Наконец она спросила:
– Что теперь будем делать?
– Уберемся подальше отсюда. Я не в той форме, чтобы гоняться за Охотником. Слишком много крови и сил потерял, выращивая круг. Пошли отсюда.
– А с этим – что? – Карина указала на байкера.– Бросим тут? А если его найдут?
– Не найдут. Хоть он и не чистокровный огр, но троллиной крови в нем хватит, чтобы ловушка засосала его целиком. К рассвету здесь будет свежая травка. И никаких следов.
* * *
Восходящее солнце брызжет на воду белым золотом. Катя сидит в удобном кресле.
Метрах в пяти от нее спят на коврике двое, парень с девушкой. Видно, решили сэкономить на каюте.
Кате они не мешают.
За толстым стеклом проплывают шведские шхеры. На поднявшихся из воды скалах, прямо на голом камне – деревья. Над зеркалом воды – клочья тумана. Верхняя палуба парома – выше тумана и выше камней. Катино кресло – у самого стекла. Сердце щемит от красоты этого утра.
Рядом с Катей – баньши.
Его никто не видит, даже Катя. Хотя она знает, что призрак рядом. Она это чувствует.
Баньши тоже смотрит в трехметровое стекло иллюминатора. В отличие от Кати, он видел всё это: рассвет, море, лабиринт шхер – множество раз. Он знает, как это прекрасно. Знает, но ощутить уже не в состоянии. Потому что истинный ши воспринимает красоту не глазами – всем своим существом. Ши, но не баньши. Не призрак…
Правда, он мог бы перенять то, что чувствует Катя… Баньши не делает этого. Будет еще хуже. Еще больнее. Еще острее станет понимание безвозвратной потери.
Катя не догадывается о том, на что способен баньши. Не ведает она и о том, на что способна сама. Катя просто осознает его присутствие. И понимает, что ему плохо. Но она не знает, что тень страданий баньши передается ей – и от этого ее собственное чувство прекрасного становится тоньше и глубже. Людям свойственно больше всего ценить то, что можно потерять навсегда, а Катя – человек. Несмотря на все свои открывшиеся и пока еще неизвестные дарования, она – человек. Хрупкая семнадцатилетняя девушка, впервые оказавшаяся за границей.
Она плохо спала ночью. Она стала слишком чувствительна. Возможно, это влияние баньши. Баньши ведь чувствует других людей, и это как-то передается Кате. Например, она всю ночь чувствовала Илью Всеволодовича. Это было довольно неприятно, потому что Илья Всеволодович вожделел к ней. Будь его воля, он бы полез к ней в постель и попытался свое вожделение удовлетворить.
Но Илья Всеволодович не смел даже намекнуть на свое желание, потому что в каюте их было трое (баньши – не в счет), и третьим был Хищник. Его желания Катя тоже воспринимала. Хищник был голоден. Собственно, он всегда был голоден. Хищник был все еще немного обижен на Катю: ведь она выбросила останки Селгарина. Будь его воля, он вернулся бы обратно, отыскал утопленный мешок (это не так уж сложно, не зря же он подсунул Кате камень, чтобы мешок не унесло течением) и вернул утраченное. Но он не мог бросить Катю. Так же, как не мог больше считать ее пищей. А вот запах ворочающегося на койке Ильи Всеволодовича заставлял Хищника то и дело сглатывать слюну.
Желания Хищника не очень беспокоили Катю. Они были просты и искренни, как сам Хищник. Как естественное желание пса глодать кость.
А вот «переживания» Ильи Всеволодовича вызывали у Кати брезгливое омерзение. Будто она перемазалась в какой-то липкой дряни. Очень хотелось вымыться… Лучше бы он просто вонял. К вони привыкаешь, а к этому привыкнуть невозможно.
82 
