107 
— Копий нет, люди уже потрепаны, — пробормотал Олег. — Но уж придется обходиться тем, что есть.
Он вскинул саблю вверх, давая понять, что предлагает всем поступать так же, как и он, перешел в галоп, погоняя и без того измотанную лошадь. Три сотни метров, отделяющие их от фланга первой линии, уже больше часа ведущей бой на истощение, он преодолел за полминуты. А потому уже никто и ничего предпринять не успел. Оставив свежий легион далеко позади, Середин вместе с пятью сотнями холопов с ходу врезались в спину старого, ударом конской груди помяв и оглушив сразу двоих греков, рубанув саблей в основание шеи третьего, потом четверного, снеся горизонтальным взмахом голову пятого. Легионеры, которые еще не успели понять, что случилось, понять, что их убивают, молча прорубались навстречу боярам, а в месте удара холопы растоптали и вырезали уже пять рядов, шесть, семь…
Напор ослаб, и стало происходить то, что и должно в подобном случае: могучие боевые лошади, а с ними и пешие бояре двинулись вперед, заставляя пятиться, спотыкаться и опрокидываться своих врагов. Тонкая стена фаланги лопнула и стала стремительно заворачиваться влево и вправо, расползаться, терять ровный строй. Щиты разомкнулись, напор задних рядов на передние исчез — и византийцы, бросая слишком тяжелое для бегства вооружение, покатились назад.
Битва окончилась — и то, что немного в стороне еще стоял в неприступном строю пятнадцатитысячный греческий легион, ничего не меняло. Вокруг уже кружили закованные в железо бояре, готовые в любой момент сомкнуться в не менее непобедимую лаву и атаковать пехотинцев с любой стороны — а то и со всех четырех одновременно. Греки не могли разойтись для отдыха, они не могли разбить лагерь, не могли прорваться дальше, к колодцу, и утолить жажду. Византийцы были обречены — и понимали это не хуже русских. Спустя полчаса, испросив себе обещание жизни, они сдались.
Олег не испытывал никакого желания еще за кем-то гнаться, добивать, носиться туда-сюда по полю, выискивая вражеских военачальников. Поняв, что сабля его больше никому не нужна, он отер оружие о забрызганный кровью рукав рубахи, спрятал в ножны, спешился, отпустил гнедой подпруги, давая ей отдых, и не спеша пошел по полю, ведя ее в поводу. Наткнулся на один из византийских щитов, поднял. Шириной немного уже метра, а высотой примерно по грудь, он имел толщину сантиметров семь, а весил все двадцать килограммов, если не больше. Таким в бою особо не подвигаешь, не помашешь. И хотя собственный щит Середина тоже легкостью не отличался — этот был натуральной штангой. Ведун попытался вскинуть его вперед, для удара верхним краем, и взвыл от боли справа в нижних ребрах. Покосился, увидел длинный прорез в замше бриганты.
— Вот, электрическая сила! Похоже, меня зацепило… — Он бросил щит, поковылял в лагерь. Чем больше отпускала горячка схватки — тем сильнее ныл его бок.
Между тем, на поле брани выезжали телеги. Ополченцы поднимали своих раненых, укладывали их на тонкий слой сена, увозили куда-то на запад — наверное, к колодцу. Среди волхвов и воинов, хлопочущих возле увечных друзей, Середин с удивлением заметил и женщин. Их было не очень много, но всё же были — извечные сестры милосердия. Неизвестно, что их повлекло в поход: страсть к любимому, нежелание расстаться с мужем, жалость к раненым — но сейчас именно последнее чувство вышло на первое место.
Середин, стараясь ни с кем не сталкиваться, медленно шел среди окровавленных тел, когда вдруг увидел знакомую фигуру:
— Рада? Ты?
— Я, боярин, — выпрямилась девушка, отерла о подол кровавые руки. — От, помогаю.
— Откуда ты здесь?
— С боярыней Пребраной… Она, как рати собрались, вместе пошла. Князю припомнила, что с вами она. А Базана записала, как исполченного от рода Зародихиных. Он в сече ныне рубился. Не нашли его токмо пока…
— Вернется, наверно, раз не нашли. Много ратников за византийцами погнались… — Ведун поморщился от очередного приступа боли. — Ну, ладно… Помогай.
Найдя свои узлы, Середин, громко ругаясь, скинул бриганту, расстегнул косуху, стряхнул на землю. Вытащил из штанов рубаху и, то квакая, то поминая электричество, стянул ее через голову. Скосил глаза вниз: от грудины через ребра шел толстый розовый рубец. Похоже, прорезать себя чешуйки доспеха не дали — но вот тяжесть удара досталась всё-таки телу.
— Это ты, что ли, ругаешься, ведун? — весело спросили его сзади. — Я чуть не оглох от твоих воплей!
107 
