– Чай б-будете? – с надеждой спросил Гуга.
Похоже, ему было приятно чувствовать себя хлебосольным хозяином и он боялся, что майор откажется изображать из себя гостя.
– Конечно, – одобрительно улыбнулся Клевахин. – А у тебя тут ничего…
– Гы… – осклабился нищий и начал колдовать над чайником и электроплиткой.
– Родин Матвеевич, а зачем ты позвал меня сюда? – спросил майор. – Мы могли бы поговорить и на Подкове.
– Нельзя, – Гуга боязливо поежился. – Т-там эти… большие… П-подумают, что я стучу. Б-будут бить…
– И то верно, – согласился Клевахин.
И подумал, что Гуга не так глуп, как кажется. Впрочем, возможно он всего лишь не утратил инстинкт самосохраненния.
Чай оказался отменным. Майору досталась чашка с позолоченным ободком, которую нищий достал из своего сидора, который лежал под топчаном. Наверное она была какой-то реликвией, потому что Гуга нес ее с благоговейным видом. Странное дело, но Клевахин не ощущал присущей ему брезгливости и пил чай с удовольствием, а не для того, чтобы замылить глаза юродивому.
– Расскажи мне о том, что ты видел, когда фура въехала в "Малибу", – попросил он, когда с чаем было покончено.
– О-о… – Гуга сделал испуганные глаза. – М-машина – бум! Стекло упало… мне было б-больно.
– Ты водителя видел?
– Пух! Пух! Стгеляли… – продолжал нести свое Гуга, будто и не слыша вопроса. – Кгасиво… – с нелогичным восхищением закончил фразу юродивый.
– Тебе понравился фейерверк, когда начали взрываться шутихи?
Гуга энергично закивал головой, блаженно улыбаясь.
– Так что там водитель? Ты должен был его заметить, потому что находился рядом, – с нажимом сказал майор, требовательно глядя на юродивого.
– Гуга не знает, Гуга ничего не видел, – неожиданно твердо ответил нищий; но тут же сменил тон и заискивающе заглянул в глаза Клевахина: – А вы точно б-бить меня н-не будете?
– Я ведь пообещал, – с укоризной ответил майор. – Значит, ты ничего не видел? А скажи мне…
Они беседовали еще час. Правда, большей частью говорил Клевахин, а Гуга отделывался совершенной ахинеей. И все же старый опер чувствовал – нищий что-то умалчивает. Он рассказывал о чем угодно, только не о конкретных вещах. К вопросу о водителе КАМАЗа майор возвращался несколько раз, но его настойчивость неизменно натыкалась на явное нежелание Гуги разговаривать на эту тему.
Возвращаясь в управление, Клевахин думал лишь об одном: настолько, все-таки, Гуга ненормален? И не является ли его нищенствование одной из форм самоуничижения, являющейся производной от постигшего Родиона Волкова горя? Ведь нельзя назвать шута полным идиотом, так же, как и бомжа – сумасшедшим. По крайней мере в разговоре, когда майор менял тему, Гуга иногда высказывал такие перлы, что оперу впору было обращаться к энциклопедии. И тем не менее нищий все-таки явно был не в своем уме. Или уж очень умело изображал из себя юродивого.
Так и не определившись, кем считать Гугу, майор вошел в свой кабинет, где его уже ждал Тюлькин.
Старлей, судя по его виду, был напуган до крайности.
– Что у тебя стряслось?! – спросил Клевахин – в таком незавидном состоянии он видел Тюлькина впервые.
– Мне хана, Николай Иванович… – у старлея зуб на зуб не попадал от волнения, а возможно и от страха.
– В каком смысле?
– В прямом. На меня открыли охоту. Сегодня утром пытались похитить. К счастью, мне здорово повезло… – Морщась, Тюлькин помассировал шею.
– И в чем заключалось твое везение?
– За мною пообещал заехать на своей тачке Берендеев. Я вышел из дому пораньше, а тут эти…Меня уже запихивали в машину, но тут подоспел капитан и начал стрелять. Я тем временем отбился…
– Хреново, парень… – Клевахин был озабочен и удручен.
Он совершенно не сомневался, что попытка похищения Тюлькина – дело рук боевиков Джангирова. Видимо, главный сатанист города так и не оставил надежд разыскать Лизавету и теперь хочет узнать ее местонахождение с использованием достаточно экзотических для города методов; по крайней мере, Клевахин с умыканием сотрудников уголовного розыска встретился впервые. Стрелять – стреляли, однако чтобы отважились на похищение – такого он не помнил.
Но они не успели обсудить сложившуюся ситуацию. В кабинет влетел злой, как черт, Берендеев.
– Ты! – он с обличающим видом ткнул пальцем в грудь Клевахина. – Темнила старый!
– Здорово, Берендеич, – невинно ухмыльнулся майор. – Ты чего обзываешься?