очень нудно 
41 
— Успокойся, — сказал он насколько мог убедительнее. — Я ж шучу, глупая. Как там светское общество?
— Разъезжается помаленьку. Карсавин набрался, как губка, его там транспортируют соединенными усилиями, а Вера почему-то с ним сегодня не поехала… Вы с ним обо всем договорились? Вид у него какой-то странный…
— Да нет, все в порядке, — сказал Петр. — Стороны пришли к полному взаимопониманию… Как настроение?
— Нормально…
— А почему напряг в голосе?
— Ой, да никаких напрягов…
— Врешь, — сказал он убежденно.
— Паша, ну брось ты насчет Румянцева… Ты мне когда-нибудь поверишь, что я — верная жена?
«Точно, — мысленно вздохнул он. — Так себя можно вести, лишь опасаясь сцен ревности из-за каждого пустяка. Ну, у Пашки всегда было чуточку обострено чувство собственника, даже по отношению к мелким домашним безделушкам. Что уж тут говорить о красавице жене? Определенно держался, как мавр венецианский».
— Успокойся, верная жена, верю… — сказал он убедительно, слегка приобняв ее и осторожно притягивая к себе.
Они стояли рядом под разлапистой пихтой, каким-то чудом оказавшейся среди сосен, мягкие иголки задевали лицо, снизу, от откоса, сладкой волной накатывал запах цветущей черемухи — весь крутой обрыв, до самой воды, был залит кудрявой пеной раннего черемухового цвета, в полном соответствии со старинной сибирской народной приметой обещавшего своим буйством новые холода. Катя замерла, прижавшись к нему, а у него сердце было готово выскочить из груди, мячиком запрыгать по обрыву. Никогда такого прежде не было, даже в горячей юности. Это и значит — женщина твоей мечты… И продолжалось это неимоверно долго, словно время остановилось.
Катя слабо пошевелилась, налетевший с Шантары порыв ветра бросил ее русые волосы на лицо Петру, он ослеп, на ощупь повернул ее к себе, прижал, прильнул к губам. Безумие продолжалось, они целовались яростно, исступленно, вцепившись друг в друга так, словно в следующий миг должен был грянуть конец света, разнеся планету в клочья вместе со всеми обитателями — без сортировки на праведников и грешников. В сладком запахе черемухового цвета все проблемы казались крохотными и неважными, кроме любви.
Он не знал, сколько это исступление продолжалось. Опомнился, когда Катя слабо охнула, легонько пытаясь высвободиться. Прижав ее голову к груди, тихонько спросил:
— Я тебе больно сделал?
— К дереву прижал, — откликнулась она, не шевелясь. — Чуть не сломал бедную пихту… И костюм, наверное, перемазался… и черт с ним.
— Вот теперь вижу, что настроение у тебя пришло в норму, — фыркнул Петр ей в ухо. — Коли уж женщина беспокоится о нарядах…
— Да ну его к черту… — счастливо засмеялась Катя.
— Слушай, — прошептал он ей на ухо, почти не владея собой. — Нам в этом коттеджике комнатенку не отведут?
— Конечно, как в прошлые разы, — прошептала Катя, чуть ворохнувшись, чтобы прижаться к нему поудобнее. — Нина так и спрашивала, не останемся ли ночевать…
— Пойдем? — сказал он, чувствуя, как тело становится невесомым настолько, что подошвы оторвались от земли. — Прокрадемся незаметно в ту горенку…
Сумерки еще не превратились в ночной мрак, но им было Положительно наплевать, действовала все та же магия речной свежести и черемухового цвета. Они словно стали единым целым, двигались, как один человек. Держась за руки и пересмеиваясь, побежали к дому. Катя уверенно втащила его на веранду, в низкую дверь, на боковую лестницу. Он успел заметить в полумраке, в большой комнате, которую они миновали на цыпочках, огромный, выложенный мрамором камин, какие-то статуэтки на нем, рысью шкуру на стене. Коридорчик, филенчатая темная дверь…
Катя втолкнула его в комнату, захлопнула дверь, прижалась к ней, заложив руки за спину. Ее голос подрагивал от сдерживаемого смеха:
— Пашка, что с тобой? Не узнать… Как школьники на танцах, честное слово…
— Ага, — сказал он, всей пятерней раздергивая узел галстука. — Значит, вы, мадам, именно так и вели себя на танцах? Интересно услышать…
— Ну что ты к словам цепляешься? Я имею в виду, как…
— Иди сюда, — выговорил он, задыхаясь.
— Неа, — мотнула головой Катя. — Ты меня будешь совращать, а я девушка застенчивая, благовоспитанная и где-то даже невинная…
— А где конкретно? Здесь? Здесь?
Она пискнула, забарахталась, но Петр уже не мог играть — притянул, целовал, пока она не стала задыхаться, не сразу справился с незнакомой застежкой шелковых брюк, но она помогла, выгибаясь и постанывая, сама сбросила остальное, белоснежной тенью скользнула в полумраке, отвернула покрывало на низкой кровати.
41 
