очень нудно 
127 
Митя больше не вспоминал о визите к Альбине в круговерти событий перед отъездом. Он успел встретиться с Аграновским и удостовериться, что там все обстоит благополучно. Буквально накануне отлета адвокат дозвонился в Харьков и сообщил Оксане Петровне, что вчера на ее имя отправлены три посылки с детскими вещами и игрушками и почтовый перевод. Он убедительно просил Оксану Петровну переправить все это Манечке, передав ей. Лине и мальчику сердечный привет от него.
* * *
Схватки начались у Лины еще в пятницу вечером. Были они слабыми, терпимо продолжались всю ночь, но к полудню двадцать первого августа ее перевели в тюремную больницу и поместили в небольшую душную палату с тремя железными койками, покрытыми чем-то наподобие постельного белья. Ни тумбочек, ни стульев здесь не было. К этому моменту схватки прекратились; Лина, не зная, как объяснить это, поначалу испугалась и затребовала врача, все же в глубине души опасаясь, что он отправит ее назад в камеру.
Перед всей этой катавасией, доставив Лину в санитарную часть, ее отправили в душевую, освещенную тусклой желтой лампочкой, холодную, но, к счастью, имевшую пару исправных кранов с умеренно теплой водой. При Лине был мешок с ночной рубашкой, пеленками, ватой и клеенкой, переданный ей накануне Манечкой и оставленный в предбаннике. Там еще находилось новое немецкое мыло, и пока на скользком топчане пожилая одышливая женщина в сером халате выскабливала ей станком лобок под напрягшимся животом, мыло украли, так что Лине пришлось вымыть себя под душем обмылком хозяйственного. Затем ей выдали темно-синий, огромный и тяжелый, халат и отправили в «предродовую».
Врач явился сразу; был он бодр, широкоплеч, с короткими пухлыми пальцами и добродушным выражением красноватой физиономии. Невысокого роста, он казался моложе своих пятидесяти лет.
— Первый раз? — спросил он, заставляя Лину лечь поверх колючего одеяла и оголить живот.
Лина кивнула. Его, очевидно, не интересовало, почему она выбрала именно это место для появления на свет своего ребенка, но Лина знала, что любопытство заставит врача именно сейчас начать расспросы. Однако он произнес:
— У кого наблюдались?
Лина назвала имя. Бровь мужчины взметнулась вверх, и, усмехнувшись, он проворчал:
— Гурманы… Папа небось устроил? — Но, взглянув на ее замкнутое лицо, сел на край кровати и крепкой пятерней помял внизу живота, там, где должна была находиться головка ребенка.
— Как протекала беременность?
— Без осложнений, — ответила Лина, морщась.
— Готовься, — сказал врач, — срок пришел…
— А почему прекратились схватки?
— Такое бывает с первородящими, — произнес врач, вставая и убирая стетоскоп, которым внимательно прослушал живот женщины, под халат, в задний карман брюк. — Сердцебиение плода хорошее, жди, завтра наутро родишь. Пока побудешь здесь, но не отлеживайся, начнутся схватки, двигайся. — Почесав седоватый ежик, он добавил задумчиво:
— Боюсь, будут проблемы, бедра у тебя узковаты, а делать кесарево мне не с руки, я здесь дежурю один. Акушерки нет.
Лина отвернула голову к стене и промолчала.
— Да ты не дрейфь, — сказал врач ей в затылок, —.я присмотрю за тобой.
После обеда, от которого Лина отказалась, выпив только горячего чая и съев ломоть хлеба, в палату вползли еще две женщины. Та, что постарше, сразу же грузно шлепнулась на кровать и закурила папиросу. Ее пергаментное узкое лицо покрывали морщины, голова была повязана цветастой тряпкой, из-под тряпки на сутулую спину падали кудрявые нечесаные волосы.
Вторая, с короткой рыжей гривой, лет тридцати, с бледным, как кость, лбом и измученным выражением глаз, так и не присела в течение трех часов, пока санитар не увел ее. Все это время она с воплями пробегала от кровати к кровати, то и дело хватаясь за их спинки и приседая. На мгновение умолкала — и Лина видела в это время ее веснушчатое, облитое потом бессмысленное лицо с закушенной нижней губой. Очень скоро к крикам женщины Лина привыкла. Теперь она то лежала на спине, подремывая, то выходила в коридор, такой узкий и темный, будто вел в преисподнюю.
К ним никто не заглядывал. Соседка справа, покурив, бочком улеглась на кровать, поджала острые колени и, как была, в грязных обшарпанных комнатных туфлях, уснула. Минут через сорок она поднялась, снова закурила и начала яростно чесать голову под косынкой. Покончив с этим занятием, женщина послюнявила смуглый большой палец. загасила папиросу, сунула окурок в карман и гортанно крикнула что-то в сторону коридора. Через минуту появился знакомый Лине доктор.
127 
