21 
Наконец возле кустов, на берегу ручейка, нашел – опустившись на колени, принялся тщательно обыскивать труп одного из купцов. Судя по тому, как он, поднявшись на ноги, сыпал проклятиями, его поиски не увенчались успехом. Не выбирая дороги, человек в плаще решительно полез вверх по склону. За ним поспешил и его коренастый попутчик, успевший прихватить с собой две свежие бараньи шкуры, забытые или незамеченные впопыхах победителями…
Небо обрушило на лесные заросли потоки воды. Прямые упругие струи хлестали по листьям и, рассыпаясь на мириады капелек, упрямо стремились проскользнуть сквозь густой зеленый шатер к земле. Борисфен шершавился под ударами дождинок; грязно-желтые потоки хлынули с берегов, замутив реку. Невдалеке от крутого обрывистого берега Борисфена, среди бурелома, струилась узенькая тропинка; она вела к небольшой хижине, вросшей в землю почти по крытую корой крышу. Еле приметный в дождевом ненастье сизый дымок неспешно выползал из отверстия в крыше и тут же таял среди густой листвы. Уже известный нам лесной житель в звериных шкурах и его товарищ в длинном плаще торопливо, но бесшумно вышагивали по тропинке, направляясь к хижине.
Сквозь приоткрытую дверь виднелся небольшой костер; над ним исходил душистым паром котелок. Стены хижины были сплошь увешаны связками трав и кореньев, аромат которых примешивался к дыму очага. У огня сидел хозяин – худой седобородый старик в накинутой на плечи волчьей шкуре.
Изможденное лицо, изрытое глубокими морщинами, было исполосовано шрамами, один глаз вытек, и на его месте темнел провал, прикрытый дряблым веком. Зато второй глаз светился в отблесках костра на коричневом лице, как огромная жемчужина; время от времени в бездонной глубине зрачка зажигались и гасли искорки, словно звездопад в ночном августовском небе. Немощная неподвижность фигуры и застывшие на коленях руки были прямой противоположностью живого острого ума, светившегося в беспокойном взгляде старика.
Варево забурлило и выплеснуло в костер хлопья пены; старик встрепенулся и длинной, гладко остроганной палочкой помешал в котелке. Затем неторопливо отложил ее в сторону и неожиданно крепким для его лет голосом сказал, обернувшись к двери:
– Входите, путники. Негоже таиться за порогом в такое ненастье.
Застигнутые врасплох словами старика, лесной житель и его попутчик, смущенно пробормотав слова приветствия, вошли в хижину и уселись у очага напротив хозяина.
– Давно ты не появлялся в наших краях, Одинокий Волк, – испытующе глядя из-под густых мохнатых бровей на лесного жителя, одетого в звериные шкуры, сказал старик.
– Давно, – согласился тот, сглотнув слюну при виде кости с мясом, выглядывавшей из котелка.
– Опять за старое взялся?
– Гы-гы-гы… – справившись с непривычной для него робостью развязано загоготал Одинокий.
Волк. – Я и не бросал.
– Гнева богов не боишься?
– Ха-ха! Это я-то! А ты вот мне скажи, что они тебе дали, твои боги? Горбатую спину да кривой глаз?
– Замолчи! – гневно воскликнул старик и, вытянув руки над очагом, забормотал заклинания.
Полупогасший костер вдруг вспыхнул ярким пламенем и взметнулся ввысь, едва не опалив.
Одинокого Волка и его попутчика, хмуро прислушивавшегося к разговору. Они испуганно отпрянули назад, прикрывая лица руками.
– Великая Табити гневается! – старик даже не поморщился от обжигающих языков пламени, коснувшихся его рук.
– Оставь эти штуки, старик, – впервые подал голос попутчик Одинокого Волка. – Жрецы Айгюптоса[40] умеют и не такие чудеса творить. Мы чтим святое имя хранительницы очага и готовы принести искупительную жертву. И прости Одинокого Волка за неумные слова.
– Кто ты? – старик вперил свой единственный глаз в попутчика Одинокого Волка.
– Я эллин, – надменно бросил тот, усаживаясь поудобнее.
– Назови свое имя.
– Зачем оно тебе? Я – твой гость и этого достаточно.
– В твоих жилах нет даже капли крови эллинов, – насмешливо сказал старик. – Ты сын раба- варвара, пришелец.
– Как ты смеешь, негодный старик! – лезвие акинака сверкнуло над очагом.
– Оглянись! – старик властно поднял руку.
Леденящее душу шипение заглушило шум дождя. Попутчик Одинокого Волка стремительно обернулся и застыл в ужасе: за его спиной у стены хижины свивали тугие скользкие кольца две огромные змеи. Треугольные плоские головы гадов покачивались почти на уровне его лица, примеряясь для смертоносного броска. Одинокий Волк сидел, словно каменное изваяние, только обезумевшие глаза пучились на помертвевшем лице, как шляпки крохотных грибков-поганок. Так они, как им показалось, просидели неподвижно целую вечность. Наконец мертвую тишину хижины нарушил тонкий, еле слышимый свист. Змеи бесшумно скользнули вдоль стены и исчезли так же внезапно, как и появились.
21 
