очень нудно 
102 
Хлопали колобку вяло – видимо, не смогли проникнуться и осознать, устрашенные обилием заковыристых словечек. На сцену вылезла истеричная дамочка, вещавшая, что Тунгусский метеорит был на самом деле закодированным в виде лучистой энергии инопланетным посланием сибирякам, запрограммировавшим их на роль спасителей мировой цивилизации. На смену ей появилась другая дама, столь же истеричного облика, но эта принялась декламировать стихи, где «Сибирь» рифмовалась со «вширь» и даже «поверь».
Все это на нормального человека производило впечатление дурно поставленного концерта самодеятельности в тихом отделении шантарской психушки – и Даша вновь ощутила некий мучительный диссонанс. Концы не сходились. С одной стороны, шумковская компания напоминала скопище деревенских дурачков, с другой же… Кто-то давал им немалые денежки. Кто-то купил Шумкову квартиру в неплохом районе. Кто-то оставил в той квартире совершенно исправный автомат.
И кто-то, проявив незаурядное мастерство в разработке сложных операций, убил там прекрасного сыскаря Воловикова, ни за что не давшего бы поймать себя в примитивную ловушку… Категорически не сходились концы.
Она украдкой бросила взгляд на майора-ротмистра. Как и следовало ожидать, на лице его просматривалась плохо скрытая скука, чуть ли не брезгливость. Это была еще одна загадка, непонятная ниточка.
Очередная стихотворная ода (продекламированная на сей раз старичком с повадками трибуна) посвящалась героическому адмиралу Колчаку, а заодно клеймила позором окаянные красные орды, в кровопролитнейших сражениях истребившие цвет сибирского рыцарства. Со знанием истории у седенького трибуна обстояло не особенно хорошо. Дело даже не в том, что хваленый адмирал Колчак, в точности подражая большевикам, разогнал остатки Учредительного собрания, приютившегося было в его прихожей.
Советская власть в Сибири и в самом деле некогда рухнула, словно пьяный слесарь – мордой в лужу. Даже вполне благонамеренные партийные историки позднейшего периода употребляли термин «пала», удивительно точно отражавший положение вещей.
Другое дело, что в точном соответствии с народной мудростью хрен в золотых погонах оказался не слаще редьки в кожанке. Поначалу сибиряки, малость хлебнув красного террора, валили под бело-зеленые знамена рядами и колоннами – и фронт покатился к Москве чуть ли не со скоростью курьерского поезда, обрастая по пути уральскими рабочими, башкирами, черемисами и пленными поляками из бывших австро-венгерских частей. Насчет военного гения, двадцатидевятилетнего генерала Пепеляева, чьи солдаты штыками добыли Пермь, – чистейшая правда. Все именно так и обстояло – без зимнего обмундирования, боеприпасов и обуви, на отвагу и русское «ура»…
Но в том, что началось после, виноват в первую очередь сам кокаинист-адмирал. Когда он принялся восстанавливать в Поволжье помещичьи права на землю, бело-зеленая армия получила первый шоковый удар – и лишилась тысяч штыков, чьи владельцы столь старорежимных реформ ни за что не желали принять. Потом начались реквизиции, мобилизации, рейды карательных отрядов по селам.
Сибирь круто повернула на сто восемьдесят градусов – даже не за красных, против адмирала. Партизанские армии в десятки тысяч человек, разъедавшие колчаковские тылы, о большевизме даже не имели никакого представления, а живого большевика не видели отроду. Потом, в начале двадцатых, легендарных партизанских вождей пришлось срочно убирать, не особенно заботясь об убедительных легендах, а те, кого не убрали, ушли в тайгу вновь, на сей раз колошматя красных, но времена были не те, и уничтожить новые ватаги удалось сравнительно быстро.
Впрочем, это было потом. А в девятнадцатом колчаковский фронт был не побежден большевиками, а попросту рухнул, подточенный изнутри. На офицерских отрядах и казачьих сотнях выехать не удалось – и жалкие остатки армии покатились на восток. Войска Тухачевского, в большинстве своем состоявшие из военнопленного сброда (куда по живости характера затесался и Ярослав Гашек), не побеждали – всего-навсего шли вслед за отступавшими, принимая от партизан города, словно нищий – монетку на паперти.
Больше всего, как это обычно бывает, выиграли сторонние – сиречь чешские легионеры, которые вкупе с французами преспокойно выдали адмирала партизанам, за что смогли выехать из России со всем награбленным добром, а также и долей колчаковского золота. Именно благодаря ему, положенному в подвалы пражского «Легия-банка», кукольное государство Чехословакия и смогло относительно безбедно протянуть лет двадцать, пока не прикатили танки вермахта… А Тухачевскому по злой иронии судьбы сибирские «победы» аукнулись всего через год. Когда бездарно руководимые им части попытались взять-таки Варшаву, Пилсудский бросил навстречу в качестве последнего козыря две дивизии, целиком состоявшие из возвратившихся от сибирских руд поляков, многие из коих уже однажды общались с Тухачевским. Именно эти дивизии остановили красный авангард, распотрошили его в пух и прах, а остатки загнали на территорию Германии, где конники красного героя Гая слопали своих лошадушек в лагерях для интернированных… Ну, а немного погодя проникшийся сибирским духом Сталин распорядился прищемить красному Бонапартику яйца дверью, что и было выполнено на совесть.
102 
