ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Жестокий и нежный

Конечно, из области фантастики такие знакомства. Герои неплохие, но невозможно упрямые. Хоть, и читается легко,... >>>>>

Обрученная во сне

очень нудно >>>>>

Королевство грез

Очень скучно >>>>>

Влюбленная вдова

Где-то на 15 странице поняла, что это полная хрень, но, с упорством мазохостки продолжала читать "это" аж до 94... >>>>>

Любовная терапия

Не дочитала.... все ждала когда что то начнётся... не понравилось >>>>>




  43  

За окном кабинета Гренса густели сумерки. Совсем ночь на дворе. Тишина снаружи, тишина в комнате.

— А ты, Эверт?

— Тоже не припомню.

Мать мертва. Дочь мертва.

Еще одно бесплодное совещание.

— Шведская девочка. Четырнадцати лет. Пропала больше двух лет назад.

Херманссон молчала с тех пор, как закончила отчет о брошенном, пустом автобусе:

— Пропала прямо в центре столицы. И никого… кто бы их искал.

Казалось, они связаны. Девочка по имени Янника Педерсен и девочка, которую зовут Надя Чонкан. Связаны — и в то же время не связаны.

— Я повторю слова Свена: я этого не понимаю, как не понимаю и того, что провела несколько часов с пятнадцатилетней девочкой, матерью младенца. Мы с ней гуляли как подруги, помогали друг другу катить детскую коляску. Но эта девочка полжизни провела в туннеле под землей. Иногда продавала себя, чтобы выжить. Как долго это продолжалось, прежде чем она подурнела и постарела раньше срока?

Ты слишком молода, Херманссон.

Нельзя переживать за всех и каждого, Херманссон.

Она так не могла, не умела, до сих пор.

— Дети. Живущие как зверьки. Жизнь, о которой ни я, ни ты, Эверт, ни ты, Свен, ни все остальные в этой стране не имеют ни малейшего представления. — Марианна Херманссон посмотрела на Гренса, на Сундквиста, всплеснула руками. — И спросить не у кого. Потому что у нас нет таких детей.

*

Вечер.

Она не знала в точности, сколько времени, да и какая разница. Один час в неделю, когда нужно знать точное время, — этого достаточно, почти семеро суток до следующего раза.

Она обвела взглядом бетонное помещение.

На пустую картонную коробку, которая давно уже стояла у стены, она постелила новую скатерть в мелкую красно-зеленую клеточку. Коробка была прочная, устойчивая, как большинство коробок из-под продуктов, на нее можно ставить тарелки и стаканы, даже подсвечник, слишком, пожалуй, большой, но красивый.

Скатерть была чистая, она постаралась не прикасаться к ней пальцами, не оставлять яркие черные отпечатки, которые обычно ей нравились, но не на скатерти и не сейчас, не вечером, когда все должно быть красиво.

В подсвечник она осторожно воткнула длинную стеариновую свечку, теперь свеча почти догорела, на блюдце — озерца расплавленного стеарина.

Тарелка у нее белая, пластиковая, с зелеными цветами, на ней остатки ветчины, которую они ели утром. В чашке — глоток грибного супа из тех консервных банок, что Лео, видимо, раздобыл на складе «ИКА». Стакан тоже пластмассовый, на ножке, похожий поэтому на настоящий винный бокал. На дне и с одного края следы пены — пиво, которое она пила медленно, растягивая удовольствие.

Обед закончен. Она сыта, даже чересчур, живот раздулся, так бывает, когда еда вкусная, обильная и хочется еще, хотя больше не нужно.

Она взглянула на стул Лео. Пустой. Как и тарелка, чашка, стакан. Все осталось: ветчина, суп, пиво. Все как раньше, когда она накрыла на стол и подала еду.

Сегодня вечером он есть не будет.

И вообще не придет сюда.

Не придет, вопреки надеждам, ведь она знала, настали такие дни, дни, когда он безостановочно двигается и не смыкает глаз. Она не видела его с тех пор, как утром он открыл склад, дал ей униформу и ключи, за которые так боялся.

Она разгладила кусочек бумаги, который служил салфеткой и лежал возле его тарелки. Попробовала напевать, мурлыкать, как та женщина в раздевалке, но не вышло, звучало фальшиво, мелодия глохла в бетонных стенах. Свернула сигарету, пламя стеариновой свечки затрепетало, когда она прикуривала, но вкуса она не почувствовала — дым, и ничего больше.

Ей было неспокойно.

Состояние Лео. Он устал и мог легко совершить ошибку, а это опасно для них обоих. Только в такие дни он бывал на свету, что для него непривычно и лишает его уверенности.

Его действительность переплеталась с реальностью всех остальных.

Ей не хватало его, она хотела, чтобы он был здесь, рядом.


Сначала испугался, потом ощутил досаду, а теперь разозлился.

Разозлился на белое с синим, висевшее на пути. Краски висели в воздухе, мешали, такие некрасивые, вдобавок их слишком много.

Здесь должно быть черное и белое. Черное и белое он вытерпит. Но это, развешанное тут, липло к нему, пыталось одолеть.

Лео дергал краски, бил их, рвал и комкал.

Стиснул комок в руке. Как раз умещается в ладони.

Швырнул его на пол, бело-синий комок несколько раз подпрыгнул и замер.

  43