27 
– А… – Шуня криво осклабился. – Знаю. Только мне туда хода нет. Где ты живешь?
Паленый замялся, не зная, как объяснить месторасположение своего жилища.
– Да как тебе сказать… – Он мучительно подыскивал слова. – Меня трудно найти.
– Девушка без адреса… – рассмеялся Шуня, охарактеризовав квартирный вопрос Паленого названием старого фильма. – Ладно, чтобы мне ноги зря не бить, тебе придется в полдевятого утра заглядывать в балаганку[6] Папы Карло. Ежели что, я буду ждать там. Лады?
– Понял…
Кафе – вернее, забегаловка – у железнодорожного вокзала, о котором вспомнил Шуня, было обломком советской империи. Оно называлось "Привокзальное" и тем, кто его посещал, казалось, что время в нем остановилось, законсервированное на века.
Старые алюминиевые столы с голубым пластиковым покрытием, металлические стулья с деревянными сидениями и спинками, на пыльных окнах посеревшие от многочисленных стирок гардины, трахнутые молью, над стойкой засиженная мухами картина Шишкина "Три медведя"… и пиво на разлив, в основном в свою тару, литровые и трехлитровые банки.
Однако главной достопримечательностью "Привокзального" был ее хозяин, которого кликали Папа Карло. Его знали не только нынешние завсегдатаи, но помнили также их отцы, а может и деды.
Он был неотъемлемой частью кафе, его талисманом. Временами казалось, что Папа Карло не человек, а присыпанное нафталином чучело. Он был бесстрастен, лыс, медлителен и восседал за стойкой как царь на своем престоле. Внешним обликом Папа Карло напоминал старого плешивого орангутанга, тем более, что его руки свисали почти до колен.
"Привокзальное" осталось в неизменном виде лишь по одной причине – его предназначили под снос. Однако, это событие по каким-то причинам все время откладывалось, и кафе, как в былые времена, служило местом сбора разных темных личностей и выпивох. Нормальные люди обычно обходили "Привокзальное" стороной.
– Я побежал… – Паленый пожал руку Шуни и направился к воротам.
– Жди! – крикнул ему вслед Шуня. – Что-нибудь придумаем…
Потянулись томительные дни ожидания. Паленый совсем извелся, он еще больше замкнулся в себе и стал очень раздражительным. Его могла взбесить даже муха, нечаянно залетевшая в подвал, где он жил.
Кафе открывалось в семь утра, и Паленый старался под любым предлогом уйти с работы пораньше, чего прежде никогда не случалось. Заняв столик в углу, он мог просидеть за ним и два, и три часа в ожидании Шуни.
Но тот все не шел…
Шуня появился через две недели, когда Паленый уже был на пределе. Он оказался точен – появился на пороге "Привокзального" ровно в полдевятого.
– Карлуша! – крикнул он с порога. – Бокал пива с прицепом. Как обычно.
– Бу сделано, – буркнул Папа Карло.
Медленными, размеренными движениями он нацедил пиво, налил рюмку водки и положил на тарелочку плавленый сырок.
– Забирай, – сказал Папа Карло с сонным выражением лица.
Лавируя между столами, Шуня подошел к Паленому, сел, быстро выпил водку, отхлебнул глоток пива и только тогда сказал:
– Привет.
– Ну?..
– Все в ажуре. Объект намечен. Дело остается за малым – прийти и взять.
– Что и где?
– Поговорим в сквере. Здесь везде уши.
И впрямь, несмотря на утро, кафе полнилось народом. Контингент был разношерстным и пестрым по составу – от случайно забредших пассажиров, в основном иногородних, до мелкой шпаны и воров-карманников, промышлявших на вокзале и в троллейбусах, остановка которых находилась рядом с "Привокзальным".
Клиенты Папы Карло большей частью налегали на пиво. Оно было у старого проходимца всегда свежее и отменного качества. Кроме того, для своих – а таких было большинство – он где-то закупал тарань и воблу, что не могло не сказаться на количестве выпитого пива.
В общем, место было весьма доходным.
Шуня не успокоился, пока не оприходовал три бокала. Похоже, его сильно томила жажда. Все это время Паленый сидел, как на иголках. Он готов был убить Шуню за его платоническое спокойствие и невозмутимость.
Сквер находился не перед вокзалом, а на задворках. Собственно говоря, несколько деревьев и кусты сирени можно было лишь с большой натяжкой назвать сквером. Сюда приходили в основном молокососы, чтобы уколоться и поймать кайф, и привокзальные бомжи.
Скамейками в сквере служили бывшие в употреблении шпалы, положенные на кирпичи. Усевшись, Шуня закурил и сказал:
27 
