очень нудно 
71 
После успешно завершенного задания душа просила легких шалостей – благо обстановка позволяла. Мазур, обогнув под водой яхточку с противоположной стороны, высунулся по плечи. Незнакомца уже не было на корме, яхта вновь казалась подобием Летучего голландца. Тишина и безмолвие.
Во мгновение ока Мазур оказался на палубе вместе с мешком – и остался незамеченным. Хозяйственно примостив мешок под белоснежную изящную лавочку (применять к этому субтильному сооруженьицу соответствующий морской термин язык не поворачивался), Мазур бесшумно двинулся вперед, перешел на другой борт. Сначала хотел подкрасться и обнять русалку со всей галантностью, но потом передумал: как бы чего не вышло, еще, чего доброго, от шока за борт вывалится... Громко, старательно кашлянул в кулак.
Олеся обернулась, как ужаленная, и в первый миг даже шарахнулась, прижалась к надстройке. Шумно, облегченно вздохнула:
– Фу ты, Господи... Сердце оборвалось... Что... в с е?
– Задание родины выполнено, – сказал Мазур классическим тоном заправского службиста, семь пар железных сапог износившего. – Извините, что не встаю во фрунт и не отдаю честь – в голом виде получится чистая профанация... Ага, забегали, забегали...
Превосходно было видно с борта яхты, что в замке горит уже добрая половина окон, вспыхнули зачем-то и фонари в парке, паника разворачивается, скоро следует ждать «скорую» с мигалками, все в ажуре...
– Вот так и работаем, – скромно сказал Мазур. – Тихонько и чистенько...
Олеся кинулась к нему, повисла на шее и расцеловала в с е р ь е з – крепко и долго. Увы, Мазур и теперь не питал особенных иллюзий: мало ли какие минутные порывы, романтические нахлывы случаются у бизнес-леди, сообразивших, что избавились от мешавшего конкурента...
Потом она смущенно отстранилась и сказала:
– Нет, но ты великолепен...
– Могем кое-что, ежели на нас благосклонно взирает очаровательная дама... – сказал Мазур доверительно.
Олеся посмотрела на него снизу вверх, смешливо и загадочно, спросила негромко:
– Сейчас у меня благосклонный взгляд, как по-вашему?
– Сдается мне, – сказал Мазур.
– Простите, мой рыцарь, п о к а придется удовольствоваться только этим...
И она улыбнулась еще более загадочно. При всем своем разностороннем житейском опыте, Мазур никогда не набирался нахальства уверять, будто в совершенстве знает и понимает женщин, поскольку, по его твердому убеждению, такой супермен еще не родился на белый свет. И потому даже не пытался определить, что в ее взгляде таится – недвусмысленное обещание или простое кокетство. В конце-то концов, влюбленные рыцари и непорочные принцессы обитали в другой сказке, а вокруг них была самая доподлинная peaльность.
Сняв белую трубку, Олеся распорядилась:
– Пройдите у берега, как можно ближе... – звонко защелкнула обратно в гнездо белый параллелепипед на витом шнуре, повернулась к Мазуру: – Хочу вас, человека нового и непривычного, порадовать интересным зрелищем. Кода-то публика из театра расходилась к своим каретам, и это называлось «театральный разъезд». Сейчас, наверное, уместно будет говорить: «новорусский разброд». Не в смысле «разлад», а в смысле «разбрежаться».
Катер медленно шел вдоль берега, метрах в десяти от набережной, уже рассвело, и в нежном акварельном, нереальном утреннем свете Мазур увидел и в самом деле прелюбопытное зрелище: насколько хватало взгляда, по набережной смеющимися кучками и в одиночку устало брели дамы в экстравагантных туалетах, рассыпая вокруг острые лучики бриллиантового сияния, и кавалеры, в большинстве своем одетые отнюдь не в старинном стиле. Над пальмами витали смех, усталые, чисто по инерции звучавшие азартные выкрики, а также незатейливый русский мат.
– С такси в эту пору здесь хуже некуда, – сказала Олеся. – Вот и чапают наши хозяева жизни пешочком пару верст до своих люксовых отелей. Иногда дорога брильянтовыми сережками и прочей мишурой прямо-таки усыпана...
– Вы, часом, классовую ненависть не испытываете ли к своим работодателям? – спросил Мазур.
– Ни капельки. А вы?
– А на кой черт? – пожал он плечами. – Мне и без нее комфортно.
Он замолчал, всмотрелся, пытаясь определить источник казалось бы невозможных здесь звуков. Сдвинул верхнюю половинку выгнутого окна, прислушался. Нет, никаких сомнений – рассыпчатые переборы баяна.
Вскоре обнаружился источник музыки – особенно когда устало шагавшие дамочки стали рассыпаться в стороны с визгом и вполне цензурными комментариями. По-над берегом, под ожесточенный бряк бубенчиков, неслась запряженная медвежьей тройкой повозочка, сама по себе производившая немало шума. Мишки в намордниках, можно бы выразиться, закусили удила, неслись со всех своих косолапых ноженек, по сторонам повозки бдительно бежали цыгане, сверкая вымученными улыбками и устало выкрикивая что-то стандартное типа «Ай, жги, ромалэ!» А в повозке, как-то ухитряясь удерживать равновесие, возвышался лысый Вадик, любитель ностальгических дискотек – и с большим воодушевлением, растягивая меха до предела, ж а р и л «Катюшу». Довольно, надо сказать, умеючи. Косолапили тяжелой рысью медведи, грохотали колеса, кидались в стороны, ломая каблуки, расфуфыренные дамочки, провожая затейника теми самыми словечками, что звучали тридцать лет назад на танцплощадках, а Вадик, сияя искренней улыбкой счастливого человека, орал:
71 
