75 
— Анна Юрикова лечилась от алкоголизма? Я об этом не знала…
— У-у! А я-то, дурак похмельный, выболтал ее секрет! Но ведь вы больше никому не скажете, правда?
— Посмотрим. А вы, Миша, давно ее знаете?
— С детства. Мы когда-то ходили в одну музыкальную школу.
— Вот как! Ну и какой человек по-вашему?
— Рыжая Анька-то? Сумасшедший человек, вот какой. У нее всегда все было с перехлестом. Нормальные люди сидели по кухням, рассказывали анекдоты и власть поругивали, а потом шли тихо-мирно на работку и за эту власть ручки поднимали. Анька же давай права качать, протесты писать, самиздат по ночам на машинке печатать — ну и залетела в Сибирь. То же и с художниками: ну ходили люди по выставкам, потихоньку даже картинки покупали, а она увидела, что художники бедствуют, и организовала Фонд помощи неофициальным художникам. Привлекла иностранцев, своих каких- то меценатов выискала, стала помогать ребятам, выставки им устраивать, собственную квартиру превратила в галерею — и в результате вылетела на Запад. Ну и все ее увлечения всегда были через край…
— Вы имеете в виду ее увлечение Константином Каменевым?
— Тс-с! Больше никаких чужих секретов я не выдам! Молчу, бабушка Лиза, молчу! А что Каменев негодяй, так это разве секрет? Э, как глазки-то у вас загорелись, графинюшка! А не вы ли часом ведете расследование по делу о смерти Натальи Каменевой?
— Я.
— Так вы, выходит, неспроста к нам пожаловали? Так вы, значит, по Анькину душу приехали?
— Совершенно верно.
— Вон оно как! А вы что, до сих пор еще не поняли, что это Каменев довел жену до самоубийства? Чего это вы других виноватых ищете?
— Мишенька, голубчик, я вас еще и не начинала допрашивать, а вы меня уже вопросами закидали. Я бы тоже хотела в свою очередь вас кое о чем спросить…
— Нет, вы мне сначала скажите, вы Аньку подозреваете или нет?
— К сожалению, подозревать приходится всех, кто так или иначе имеет отношение к этой смерти.
— Ну да, понятно… То-то я смотрю, она бродит по дому как тень. А раньше она с ребятами возилась так, что в доме стулья плясали и лампы качались. Я их как-то в угол всех четверых поставил: мальчишек в тот, а девчонок — в этот. — И Михаил показал пальцем, кого в какой угол он ставил. — А теперь бедняга точь-в-точь «последняя туча рассеянной бури»…
Он как-то сразу сник и замолчал.
— Миша, а вам, я смотрю, совсем не безразлична Анна Юрикова?
— Как она может быть мне безразлична, если я влюбился в нее еще на приемных экзаменах в музыкальную школу? Такая рыжая, такая смелая девчонка! Всех привели родители, а она пришла самостоятельно и заявила: «Я хочу научиться петь громче всех!» Знаете, кем была Анькина мать? Приемщицей белья в прачечной!
— Это что-то не очень престижное, да?
— На втором месте после дворничихи. Да еще и больная, туберкулез у нее был. Умерла она, когда Аньке было семнадцать лет. Она в этом время как раз в университет поступала. И поступила! А вы говорите…
— Я ничего не говорю, Мишенька, я вас слушаю.
— Так я же там не был, в этой вашей Германии, Елизавета Николаевна, а она мне ничего не рассказывает. Она вообще молчит как рыба об лед. И с детьми почти не общается, а они чувствуют беду и сами ее сторонятся. В первый раз я такую Аньку вижу…
— Миша, мы с вами так давно знакомы и доверяем друг другу, правда?
— Истинная правда, Елизавета Николаевна!
— Так вот скажите мне как старому другу: можете вы со всей уверенностью сказать, что Анна Юрикова ни при каких обстоятельствах не могла быть замешана в убийстве Натальи Каменевой?
— В убийстве? Да вы что, Елизавета Николаевна! Анька-убийца — это ж надо такое выдумать…
— А ради любимого человека? Способна ли она так возненавидеть человека, чтобы пойти на все?
— Из ненависти — нет. А вот из любви… Она так давно любит этого Каменева, а такая любовь — это ведь что-то вроде психоза. Анька еще в Ленинграде на нем свихнулась, а сейчас я просто не узнаю ее. Но ведь смерть Натальи — это же самоубийство, разве нет?
— А если это убийство, можете вы мне поручиться, что Анна Юрикова к этому не причастна?
— Я Анну очень люблю, но лгать я вам не стану, Елизавета Николаевна. Не знаю я…
— И не надо. И говорить мне больше тоже ничего не надо.
Темные глаза Гранатова наполнились слезами, он опустил голову, чтобы скрыть их. Апраксина подошла к нему и погладила склоненную голову.
75 
