87 
Они выехали на Леопольдштрассе. На бульваре ремесленники и художники уже расставили свои столики и стенды — начиналась обычная вечерняя торговля картинами, керамикой, фотографиями и всякого рода кустарными поделками.
— Как вам нравится наш маленький Монмартр?
— Мило, но, конечно, не Париж!
— Здесь нет крупных художников, но таланты встречаются. Во всяком случае, они не ждут меценатов и не боятся цепких лап галеристов: они сами продают свои произведения и ни от кого не зависят. Кроме покупателей, конечно. Ну еще платят городу за место.
— Но уровень их живописи оставляет желать много лучшего.
И Каменев отвернулся от пестрого ряда картин. Но Апраксина вновь постаралась вовлечь его в беседу.
— Я слышала, в последнее время художники в Питере и в Москве тоже вышли со своими работами на улицы?
— Да, но и там тоже сплошные кич и кустарщина.
— А по-моему, ничто так не украшает повседневность, как наивный простосердечный кич. Важно только, чтобы это была настоящая ручная работа, сделанная с душой и мастерством. Немцы говорят, что такие вещи мало говорят уму, но зато много говорят сердцу.
— К искусству это не имеет отношения.
— К изобразительному искусству, может, и нет, но к искусству жить — имеет несомненно! Вы не станете оспаривать тот очевидный факт, что немцы умеют жить?
— Да, это так. Наташа часто говорила: «Как уютно живут немцы! И за что только Бог любит эту землю?» — Он попытался снова уйти в свои мысли, но Апраксина ему не дала.
— А вы знаете ответ на этот вопрос?
— Какой вопрос? — обернулся к ней Каменев.
— Вопрос вашей жены: «За что Бог любит эту землю?»
— А… Нет. А вы знаете?
— Знаю. Бог любит ее за то, что немцы сами любят свою землю. Любовь небесная — это ответ на любовь земную. Любовью многое покрывается и оправдывается. Вы согласны?
Каменев пожал плечами, ничего не ответил и отвернулся к окну: они уже как раз подъезжали к Старому Южному кладбищу.
— Вы, конечно, бывали на этом кладбище?
— Нет. Я видел его только сверху.
— Из окна башенки в квартире Анны Юриковой?
— Да, конечно. Не с вертолета же! — чуть раздраженно пошутил Каменев.
— У нас все еще есть время: давайте пройдем на улицу Капуцинов прямо через кладбище! Вам как художнику здесь есть на что поглядеть.
Каменев согласился, хотя видно было, что согласился только из вежливости: вид у него был усталый и даже еще более измученный, чем в начале визита Апраксиной. Он первым вышел из машины и стоял в воротах с видом терпеливого и безучастного ожидания. Апраксина выбралась из машины, взяла с заднего сиденья свою сумку, заперла машину и подошла к нему.
— Идемте?
— Позвольте вашу сумку.
— Благодарю вас, — Апраксина протянула сумку Каменеву, и они пошли по кладбищенской аллее вдоль высокой кирпичной стены.
По дороге Апраксина опять говорила не умолкая: она показала своему спутнику все знаменитые надгробья, попадавшиеся им на пути.
— Здесь вы встретите много наивности и чисто баварского простодушия. Вот взгляните-ка туда! Нет-нет, левее! Видите, из-под острой каменной крыши выглядывает мраморная голова старца, чем-то похожего на Вольтера, но Вольтера доброго и не утратившего веры. Как вы думаете, кто бы это мог быть?
— Какой-нибудь немецкий философ?
— Ничего подобного! Перед вами памятник соборному сторожу, поставленный благодарными прихожанами! Трогательно, не правда ли?
— Чрезвычайно.
— А сейчас я вам покажу мое любимое надгробье.
— Любимое надгробье?
— Да. Это мраморный барельеф в югендштиле, очень хорошей работы. Но нам придется свернуть на центральную аллею.
Они повернули, немного прошли вперед и остановились перед мраморной вестницей смерти. Каменев сначала равнодушно взглянул на скульптуру, потом что-то в его лице изменилось. Апраксина и сама не отрываясь глядела на знакомую вестницу. В смягчающем предвечернем свете лицо мраморной девы опять поменяло выражение: теперь это было личико юной девушки, почти девочки, печальное, со слегка надутыми губами маленького изящного рта. Склоненная головка казалась опущенной тем упрямым движением, которое бывает у несправедливо обиженных детей.
— Каждый раз у нее новое выражение! — сказала Апраксина. — И каждый раз, приходя сюда, я боюсь только одного: вдруг семья надумает почистить надгробие, и тогда прощай, моя таинственная незнакомка! Она превратится просто в красивого и холодного ангела, каких так много на всех кладбищах мира. Нравится вам эта скульптура?
87 
