48 
Он представил себе, как тот вошел ночью в спальню Бейлис. Просто хотел поговорить. Образумить ее. Сбавь, мол, обороты, никогда я на тебе не женюсь. Красавица не его ждала, потягивая ликер и покуривая сигареты с ментолом, но так и не дождалась, задремала. Таранов вошел и увидел заманчивую картину: спящая Бейлис, за окном глубокая ночь, в комнате никого, в коридоре тоже тихо. Взял подушку, положил блондинке на голову, придавил и держал так, пока она не затихла. Шансов у Бейлис не было.
Неужели же все-таки Таранов? «Тебе ревность мешает, Миша», — усмехнулся он. То, с какой легкостью Ника променяла его на красавца миллионера, задело. А ведь права Елизавет Петровна! Не случайно рыжая девица оказалась здесь в тот вечер, когда в замок на закрытую вечеринку съехались господа коллекционеры. Могла бы и в другое время навестить папу с мамой. Ой, что-то здесь не то!
А времени у него мало. До завтрашнего вечера. Что будет, если он не выполнит поручение хозяина замка? Об этом лучше не думать. Надо идти к гостям. И он вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.
…Гостей он нашел в кабинете. Вообще-то странно: почему кабинет хозяина находится на втором этаже, там же, где и спальни для гостей? Ведь в доме полно места. А меж тем весь третий этаж пуст. Воронов хочет держать ситуацию под контролем, а руку на пульсе событий, вот он и расположился на втором этаже. Ощущение такое, что помещение было переделано в рабочий кабинет на скорую руку, но вовсе не для того предназначалось. Изначально это была одна из спален. Здесь, в кабинете, стоит удобный диван, обтянутый черной кожей, и несколько таких же удобных, глубоких кресел. Спальня хозяина замка на третьем этаже, но он туда, похоже, и не заглядывает. Стелют ему на диване, засиживается он за работой над документами допоздна. Компьютера на рабочем столе нет, видимо, Воронов пользуется ноутбуком. Или компьютер находится в другом месте? Все это странно.
Картина, которую он увидел, была следующей: Таранов поил Нику шампанским, Сивко о чем-то секретничал с Елизавет Петровной в самом дальнем и темном углу. Самого хозяина в кабинете не было. Зато Зигмунд крутился тут же, не отрывая взгляда от парочки, и все больше мрачнел. Ника теперь была в коротком зеленом платье, в туфельках на высоких каблучках, рыжие кудри рассыпаны по плечам. Она пила шампанское и громко призывно смеялась.
— Вообще-то меня зовут Доминикой, — нараспев сказала Ника, когда он вошел.
— Какое красивое имя! А главное, редкое! — рассмеялся и Таранов.
— От французского слова «домен», что означает имение, территория, — мрачно пояснил Зигмунд. — Так называются небольшие винодельческие хозяйства в Бургундии.
— Слушай, тебе еще повезло! — тут же прокомментировал красавец миллионер. — Мама с папой могли назвать тебя Мадерой. Или Малагой. Или в честь какого-нибудь замка во Франции с труднопроизносимым названием.
— Ха-ха!
— Трудно жить, когда родители фанатики, да?
— Ха-ха!
— Бедняжка! У тебя было суровое воспитание… Трудное детство, недостаток витаминов, деревянные игрушки?
— Ха-ха! Смешно!
— Доминика Зигмундовна! Бедняжка!
«Зачем он злит Зигмунда? Или для Таранова прислуга — не люди? Типичная ошибка снобов. У всех есть душа. И у лакеев, и у личного шофера, и у секьюрйти. С этим надо осторожнее. Но нет на свете больших снобов, чем русские богачи, — всерьез разозлился он. Променяла! Права Елизавет Петровна, стоило только Таранову пальчиком ее поманить! И невольно стал себя накручивать, глядя на воркующую парочку: — Все дело в его деньгах. И только в деньгах. Они никого не замечают, эти богачи, вечно надутые, как индюки, единственный знак внимания с их стороны — чаевые. Поэтому самые большие чаевые оставляют именно русские. Они по-другому не умеют. Доброе слово — это уже обязательство. Раз уж сказал — надо общаться. А общаться мы не умеем. Зато умеем надуваться спесью и делать каменное лицо. Любимая фраза: "Да ты знаешь, кто я такой?!!" Конечно! Проще сделать щедрый разовый взнос. Денежный. Молча. За это русских и не любят. Но деньги-то берут! А как не брать? Проклятая вещь деньги, чем больше берешь, тем больше унижаешься. И улетучиваются из твоей жизни покой и счастье, а рано или поздно наступает предел, следующий вслед за этим поступок непредсказуем. А Зигмунд обиделся. И крепко обиделся! Таранов, мне за тебя неспокойно…»
— Как тебе шампанское, Ника? — спросил тот, подливая искрящегося вина в бокал своей соседки.
48 
