26 
– Канэко, дружище, всех аутсайдеров надо немедленно разыскать и переправить в Столицу.
– Я не совсем понимаю, в чем смысл этого мероприятия,– вежливо сказал Канэко.– В угрожаемых районах аутсайдеры практически никогда не бывают. Там голая сухая степь, там дурно пахнет, очень жарко…
– Пожалуйста, не будем спорить, Канэко,– попросил Матвей.– Волна есть Волна. В такое время лучше, чтобы все незаинтересованные люди были под рукой. Сейчас сюда придет Габа со своими бездельниками, и я пошлю его к тебе. Организуй там.
Горбовский, отложив соломинку, отхлебнул прямо из стакана. Камилл погиб, подумал он. А погибнув, воскрес. Со мной такие вещи тоже бывали. Видно, эта пресловутая Волна вызвала порядочную панику. Во время паники всегда кто-нибудь гибнет, а потом ты очень удивляешься, встретив его в кафе в миллионе километров от места гибели. Физиономия у него поцарапана, голос хриплый и бодрый, он слушает анекдоты и убирает шестую порцию маринованных креветок с сычуаньской капустой.
– Матвей,– позвал он.– А где сейчас Камилл?
– Ах да, ты еще не знаешь,– сказал директор. Он подошел к столику и стал смешивать себе коктейль из гранатового сока и ананасного сиропа.– Со мной говорил Маляев из Гринфилда. Камилл каким-то образом оказался на передовом посту, задержался там и попал под Волну. Какая-то запутанная история. Этот Скляров – наблюдатель – примчался на Камилловом флаере, закатил истерику и заявил, что Камилл раздавлен, а через десять минут Камилл выходит на связь с Гринфилдом, по обыкновению пророчествует и снова исчезает. Ну разве можно после таких вот выходок принимать Камилла всерьез?
– Да, Камилл большой оригинал. А кто такой Скляров?
– Наблюдатель у Маляева, я же тебе говорю. Очень старательный, милый парень, очень недалекий… Предполагать, что он предал Камилла,– это же нелепо. Вечно Маляеву приходят в голову какие-то дикие мысли…
– Не обижай Маляева,– сказал Горбовский.– Он просто логичен. Впрочем, не будем об этом. Будем лучше о Волне.
– Будем,– рассеянно сказал директор.
– Это очень опасно?
– Что?
– Волна. Она опасна?
Матвей засопел.
– В общем-то Волна смертельно опасна,– сказал он.– Беда в том, что физики никогда не знают заранее, как она будет себя вести. Она, например, может в любой момент рассеяться.– Он помолчал.– А может и не рассеяться.
– И укрыться от нее нельзя?
– Не слыхал, чтобы кто-нибудь пробовал. Говорят, что это довольно страшное зрелище.
– Неужели ты не видел?
Усы Матвея грозно встопорщились.
– Ты мог бы заметить,– сказал он,– что у меня мало времени мотаться по планете. Я все время кого-нибудь жду, кого-нибудь умиротворяю, или кто-нибудь меня ждет… Уверяю тебя, если бы у меня было свободное время…
Горбовский осторожненько осведомился:
– Матвей, я, наверное, понадобился тебе, чтобы искать аутсайдеров, не так ли?
Директор сердито взглянул на него.
– Захотел есть?
– Н-нет.
Матвей прошелся по кабинету.
– Я скажу тебе, что меня расстраивает. Во-первых, Камилл предсказывал, что этот эксперимент окончится неблагополучно. Они не обратили на это никакого внимания. Я, следовательно, тоже. А теперь Ламондуа признает, что Камилл был прав…
Дверь распахнулась, и в кабинет, блестя великолепными зубами, ввалился молодой громадный негр в коротких белых штанах, в белой куртке и в белых туфлях на босу ногу.
– Я прибыл! – объявил он, взмахнув огромными руками.– Что ты хочешь, о господин мой директор? Хочешь, я разрушу город или построю дворец? Хотел я, угадав твои желания, прихватить для тебя красивейшую из женщин, по имени Джина Пикбридж, но чары ее оказались сильнее, и она осталась в Рыбачьем, откуда и шлет тебе нелестные приветы.
– Я абсолютно ни при чем,– сказал директор.– Пусть шлет свои приветы Ламондуа.
– Воистину, пусть! – воскликнул негр.
– Габа,– сказал директор,– ты знаешь о Волне?
– Разве это Волна? – презрительно сказал негр.– Вот когда в стартовую камеру войду я и Ламондуа нажмет пусковой рычаг, вот тогда будет настоящая Волна! А это вздор, зыбь, рябь! Но я слушаю тебя и готов повиноваться.
– Ты с бригадой? – спросил директор терпеливо. Габа молча показал на окно.– Ступай с ними на космодром, ты поступаешь в распоряжение Канэко.
– На голове и на глазах,– сказал Габа. В тот же момент здоровенные глотки за окном грянули под банджо на мотив псалма «У стен Иерихонских»:
26 
