очень нудно 
42 
«Свободное плавание» продолжилось в ресторане — только не в зале со столиками, а на кухне.
Здесь ее хорошо знали как подругу старшей из официанток. Выдали халат, разрешили снимать пробу со всех блюд. Ресторан пока еще не был заполнен даже на треть, и Белла — так звали официантку, села с Катей в отгороженном закутке, у обеих горела душа поделиться последними новостями.
Катя стала объяснять, почему бросила мужа.
Как осточертели повышенное его внимание, постоянное стремление угодить.
— Вот идиотка. Он же тебя любит.
— Мне от этого не легче. Я уже ничего от него не хочу, даже машину бросила на дороге. Сейчас, я уверена, бросил фирму, бросил дела и занят только поисками.
— Ничего. Перебесишься, нагуляешься и вернешься обратно. Если только примет.
— В том-то и дело, что примет. Хотя он способен на самые дикие выходки, — Катя пересказала историю на дороге. — Причем это уже не в первый раз. Однажды на лучшего друга кинулся с кухонным ножом. Показалось, видите ли, что тот смотрел на меня слишком масляными глазами.
— Ревнует, как всякий нормальный мужик.
— Потом опять прежний на полгода.
— Не гневи Бога, будь довольна тем, что есть. У меня, кстати, тоже история. Вчера вечером абрек один заявился. Парень, конечно, красивый, но замученный-замученный. Глаза красные, как будто три ночи не спал, обувь в пыли.
Обычно у нас таких фейс-контроль не пропускает, но этот, видать, договорился. Сел в самом углу, сумку держит между ногами. Столик не мой, другой официант его обслуживает. Отвлеклась я на своих клиентов, потом вижу: этот горный орел носом клюет. Подпер рукой голову и дремлет. Подходит Паша-официант и говорит: надо, мол, сообщить куда следует. Неизвестно, что за тип, что у него там в сумке. Ну, я предложила, пусть наш человек посмотрит. Незачем лишний раз ментов вызывать: дела сделают на копейку, зато пожрут и выпьют на халяву. Решили Семена попросить — он у нас на случай драк и прочих эксцессов. А здесь что-то вдруг засомневался. Будить и требовать сумку открыть? Боязно как-то, неизвестно, что выкинет. Давай, говорит, я тихонько сумку вытащу. Глянем, что внутри, и обратно положим. Взял и вытянул в самом деле из-под ног.
— У всех на глазах?
— Тот столик как раз плохо просматривается с остальных. Слева ударная установка, справа — колонна. Вытянул наш Семен сумку, а открыть страшновато. Вдруг взрывное устройство?
— Тоже мне мужики. Мокрые курицы.
— Тогда, говорю, возвращай на место. Он ныть стал: чего, мол, меня в это дело втянули, я вам тут не ОМОН и не спецназ. А вдруг у него сообщники где-то в зале? Я плюнула и сама расстегнула молнию…
Официантка перевела дух и впилась зубами в один из помидоров, приготовленных для салата.
— Ну и как?
— Тряпка какая-то, а под ней прицел оптический и ствол блестит.
— Ни фига себе.
— Я быстрей на замок и думаю, что сказать.
Никто ведь, кроме меня, не видел, Паша с Семеном благоразумно отвалили в сторону. И что-то кольнуло меня: террорист какой-нибудь не припрется вот так в ресторан. Сделает тихонько свое черное дело и тут же слиняет по-быстрому.
Винтовка ему вообще без надобности — взрывы устраивать гораздо выгодней и спокойней. Нет, думаю, этот, похоже, киллер. Заказали ему бизнесмена какого-нибудь. Закрыла сумку, аккуратно поставила под стул и говорю своим: все, мол, в порядке.
— Так и скрыла?
— Не знаю… Жалко стало выдавать. Надо же так лопухнуться: притянуться в ресторан и заснуть.
— Может, и я бы промолчала. Ну и как, долго он отсыпался?
— Через час очнулся, дожевал заказ. И смотрит по сторонам тоскливо, вроде птица от стаи отбившаяся.
— Это уже не жалость, Беллочка, это любовь.
— Знаешь, где он сейчас? В жизни не догадаешься.
— Попробую. У тебя дома?
Глава 21
ВЫХОДНОЙ У КИЛЛЕРА
Атаман, конечно, жалел, что упустил Гоблина. Все те несколько минут, что враг находился поблизости, Юрий чувствовал какую-то досадную помеху, будто занозу в пятке. Несколько раз возвращался к своим действиям, прежде чем понял — всему виной «ТТ».
Мешал пистолет. С одной стороны, напрашивалось взять худо-бедно различимого в темноте Гоблина на мушку и отстрелить башку. Или прицелиться пониже, если тот в своей каске.
Но непросто было поступить так. Атаман имел свой личный кодекс чести, не совпадавший в точности ни с какими другими — даже с армейским. Казачий кодекс? Может быть. Но казачество, порушенное сперва в гражданскую, потом в годы голода и коллективизации, еще только-только распрямлялось в полный рост, отряхивалось от всякой нечисти, поспешившей записаться в вожди, нацепить побрякушки и брюки с лампасами.
42 
