26 
— Ты пьяный.
— Что ж, и выпил немного. Что ж? Уж очень она родить хотела, Мария. Вот и родила. Сначала, конечно, замуж за меня вышла. Назло ли ему, не назло, кто ж знает? А я что ж? Женщина красивая, при своей квартире, и зарплата хорошая. Чего ж не жениться? Деваться-то некуда было. Я, выходит, о себе позаботиться не умею. А он так и остался бобылем, Виктор. А Анна… Что Анна? Поняла, что не любит, и… А я, выходит, на всю жизнь остался виноват.
— Папа…
— Выпил, да. Повод есть, и выпил. Дочь родная денег не дает. Отцу не дает.
— Ты же уже был пьяный, когда я позвонила…
— Ты бы не упрямилась, дочка. Не надо тебе упрямиться. Не все люди как я: кусок у других из горла вырвать не могут, оттого и пьют. От обиды. А которые могут, те…
— Про кого ты говоришь? Про кого?!
— А? Я? Что? Все одно… Ты в голову-то не бери. Лишнего, может, чего сказал. Прости.
— Значит, я была ему как дочь. По-настоящему. Вот откуда такая любовь и такая жалость… Какой же ты страшный человек…
— Дочка.
— Не звони мне больше. Никогда не звони.
— Мариночка.
— Все.
Звонок.
— Да? Говорите.
— Мариша? Добрый день.
— Кто это?
— Удивилась? А это я, Наталья.
— Какая Наталья? Ах, да…
— Что ж ты, Мариша, семью наследства-то большого лишаешь?
— А какое вы имеете к нему отношение? К наследству?
— Я не имею, а вот отец твой по закону со всеми правами.
— Можете подать в суд.
— В суд. Как же! В суд! Судами-то нас не напугаешь, только… Адвокатишка этот ушлый все уж предусмотрел. Думаешь, он для тебя старается? Глаза-то разуй.
— Какое вы имеете право так со мной говорить?
— Ты, девонька, жизни не знаешь. Как растили тебя в пробирочке чистенькой, так крышечку-то до сих пор и не открыли. Приоткрыли только. А ты уж и потерялась. Я тебе по-хорошему говорю: делись. А не то…
— Что не то?
— Узнаешь.
— Как же мне делиться?
— Бумагу ту недействительной признать. И все пополам.
— А сколько этого всего, вы знаете?
— Знаю: мильоны.
— Я не знаю, а вы знаете.
— Да уж приходили, интересовались.
— К вам?
— Хоть бы и ко мне.
— Должно быть, акции хотят купить. Странно, что ко мне не обращались.
— А зачем к тебе? Ты на все глазами адвокатишки своего смотришь. А ты поинтересуйся у него, продал он акции или же они у него дома преспокойно лежат. Или еще где. Только тебе их не видать, если меня не послушаешь да не будем мы с тобой заодно.
— Да не хочу я! С вами заодно быть не хочу!
— А ты не кричи. Тут не криком надо, а…
— Как вы мне все надоели!
— Значит, не хочешь по-хорошему? Со мной договориться не хочешь?
— Ничего я не хочу! Ничего!
— А ты не ори. Я тебя предупредила.
— Скажите, это вы делали ему укол?
— Какой укол?
— Тот, последний.
— А вот это не твое дело.
— Я теперь понимаю… Вас попросили, да? А он все понял. Бороться уже не хотел. Он хотел поскорее к этой своей… Анне? Или к маме? К кому?
— Сергей, что ли, чего ляпнул?
— Вы не сами это придумали. За этот завод в городе, наверное, идет настоящая война.
— За какой еще завод?
— За фабрику. Умирающий человек, у которого на руках контрольный пакет акций, ничего не мог сделать. Ничего. Но зачем мне все это? Зачем?
— Ты, Мариша, послушай меня. Там и без акций имущества хватает. Договориться надо по-хорошему, а адвокатишку твоего побоку. Он и так руки хорошо погрел. Поняла? А то есть люди…
— Кто эти люди? Про кого вы говорите?
— Так как?
— Нет. Я никого не хочу видеть. Никого.
— Что ж ты, девонька, со мной делаешь? Я ведь до этих денег все равно доберусь.
— Почему? Откуда вы такая? Откуда?
— А ты поживи с мое да всю жизнь копеечку считай. Поработай в больнице-то да поживи на мою зарплату. Дите в сорок лет роди да каждый день думай, чего бы ему в рот положить при таком мужике. Засыпай — думай, просыпайся — думай. Сын у меня. Я за него кому хошь глотку перегрызу, чтобы у него такой жизни, как у меня, не было. Чтобы в сытости да в тепле, да в армию бы не пошел. Один он у меня. Вот ты откуда такая взялась: с братом единокровным не хочешь поделиться?
— Я ненавижу вас. Всех вас ненавижу.
— Ох ты какая!
— Не звоните мне. Я не буду с вами разговаривать. Никогда. Не звоните.
Звонок.
— Да?
26 
