очень нудно 
121 
Лифт прибывает с миссис Кенникат из 19-го номера и сестрами Бервелл. Я здороваюсь с ними, входя в сопровождении огромного, черного арапа. Глаза у них лезут на лоб. Отис вручает им свои листовки. Никто при этом не говорит ни слова. Так мы спускаемся на несколько этажей, пока, к огромному облегчению миссис Кенникат, к нам не присоединяется официант с переносным баром. Он тоже молчит и лишь водружает бар себе на плечо, как дубинку. Поэтому Отис тоже извлекает меч и кладет его себе на плечо.
Так, плотно прижавшись друг к другу, мы едем вниз. «Господи, – думаю я, – да они же теперь несколько месяцев только об этом и будут говорить» – и тут ощущаю в своей руке маленькую ладошку: «Бабушка, возьми меня на руки – здесь столько народу». Я сажаю Тоби к себе на бедро и потом еще несу его через вестибюль – черные кудряшки, коричневая кожица и голубые глаза.
Мне много чего довелось повидать в Юджине – переделанные трейлеры и элегантные автобусы хиппи – но я никогда не видела колесного средства, которое могло бы сравниться с автобусом мистера Келлера-Брауна. «Классно!» – говорю я ему и ни на йоту при этом не преувеличиваю. Начиная с пяти пурпурных птиц на боку и кончая узором на хромированном капоте. А внутри! Клянусь, настоящая гостиная передвижного дворца: ковры, пол, выложенный изразцами и даже маленький камин! Остается только открыть рот.
– Это все моя жена, – говорит он. – Я только помогал.
– Вот это жена! – отвечаю я. Отис вставляет, что у Монтгомери и вправду еще та жена, и отец у нее тот еще, с тем еще счетом в банке, который тоже наверняка помогал. Я смотрю, как на это отреагирует мистер Келлер-Браун. Наверное, это не просто – быть женатым на белой девушке, да еще и такой богатой… Но он только смеется и провожает меня в глубь салона.
– Девлин мне сказал о вашей спине. У меня тут есть терапевтическое кресло, которое, думаю, вам подойдет. – И он придвигает большое кожаное кресло. – А еще там есть кровать, – и он проводит рукой по бордовому шерстяному одеялу, которым накрыта двуспальная кровать в самом конце автобуса.
– Ну уж дудки! – заявляю я. – Надеюсь, дело никогда не дойдет до того, что я не смогу сидеть как нормальный человек. Так что я немного посижу, а потом, может быть, прилягу, если очень захочется. – Он берет меня под руку и помогает сесть в кресло, при этом я заливаюсь краской, как девчонка. Одергиваю платье на коленях и интересуюсь, чего они, собственно, ждут. А когда мы выезжаем со стоянки, я кожей чувствую все двадцать этажей прижатых к окнам старых морщинистых носов.
Мы с внуком сплетничаем о семейных делах, особенно о Бадди, который, не успев выпутаться из одной истории, тут же умудряется втюхаться в другую. Отис впереди извлекает из своего кармана пинтовую бутылку со спиртным и пытается разделить ее с мистером Келлером-Брауном, сидящим за рулем. Заметив бутылку, Девлин заявляет, что тоже пойдет вперед, чтобы этот болван не увез нас на Аляску или еще куда-нибудь. «Валяй! – отвечаю я – лично мне все равно, даже если они напьются до полного обалдения, – мы с Тоби прекрасно можем справиться со всем сами». Девлин, покачиваясь, удаляется, и все трое начинают тараторить со скоростью сто слов в минуту.
У мальчугана свой собственный столик, где он возится с игрушками. Когда Девлин уходит, он складывает игрушки, перебирается ко мне, достает с полки «Нэшнл Джиогрэфик» и пристраивается на полу, словно намереваясь читать. Я улыбаюсь и жду. Через мгновение над обложкой появляются его голубые глаза, и я говорю: «ку-ку». Не говоря ни слова, он откладывает журнал и забирается ко мне на колени.
– Это Иисус такое сделал с твоим лицом? – спрашивает он.
– Только не говори мне, что ты единственный на свете мальчик, который не знает, как поступил Обманщик Белкин с Жабой! – отвечаю я и приступаю к рассказу о том, каким красавцем был мистер Жаба в стародавние времена, когда лицо у него сияло как изумруд. Но оно же мешало ему охотиться на жучков, так как они тут же его замечали. – И он бы умер с голоду, если бы Белкин не закамуфлировал ему физиономию бородавками.
Тоби удовлетворенно кивает и просит рассказать еще что-нибудь. Я начинаю рассказывать ему о Белкине и Медведе, и он засыпает, держа меня за руку, а другая рука у него свисает с моего кулона с камеей. Это очень кстати, так как я чувствую, что терапевтическое кресло доведет меня до смерти. Я выскальзываю из-под Тоби, оставив ему камею, и ложусь на оседающую под моим весом кровать.
121 
