Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
44 
– Но, Станислав Семенович, вы же понимаете, я не об этом. Думал, наукой будем заниматься… Я же хотел докторскую защитить.
– Да на хрен она тебе нужна?! Вот я – доктор наук – и что толку?
Пескаренко пожал плечами, вновь скривил свои тонкие губы.
– Не хочу я этим заниматься, не хочу. Ведь мы смерть делаем. Смерть… – тихо прошептал Пескаренко прямо в ухо своему шефу.
– А когда я работал в институте, в Лаборатории, и делал всякую чертовщину для ВПК, я что, не смерть делал? А ты чем занимался? Вспомни, вспомни, что мы синтезировали в лаборатории.
Пескаренко нахмурился.
Его шеф говорил правду. Ведь до того, как они стали заниматься наркотиками, Бархатков и Пескаренко в лаборатории закрытого НИИ разрабатывали химическое оружие, вернее, они занимались компонентами этого оружия.
Станислав Семенович вытащил из кармана носовой платок, вытер вспотевшую лысину. Он был готов к подобным разговорам со своими подчиненными и не удивлялся им. Бархатков считал, что каждый ученый время от времени начинает ныть, капризничать, вес ему не нравится. И в это время самое главное – укрепить надежду и веру в человеке, убедить его, что он делает то, что нужно.
Правда, Станислав Семенович был человеком далеко не глупым и сам прекрасно понимал, какой дрянью им приходится заниматься, но ничего лучшего придумать не мог. За границу его никто бы не выпустил, ведь он всю свою жизнь проработал в закрытом институте и знал слишком много. Хотя Бархатков не сомневался, что все эти сведения – секрет полишинеля. И на Западе, и на Востоке обо всех их разработках прекрасно осведомлены…
* * *
За окнами микроавтобуса было темно, и только время от времени наступающая ночь прорезалась вспышками фар. Однажды навстречу промчалась «скорая» с включенной мигалкой и сиреной, и всполохи синего света сделали лица сидевших в микроавтобусе похожими на лица мертвецов.
Олег Владимирович Пескаренко даже поморщился, увидев лысую голову своего шефа. Бархаткой был похож на покойника такие же заострившиеся черты, тонкие и полупрозрачные, лицо, отливающее мертвенной синевой. Даже глаза блестели мертво под толстыми стеклами очков.
"Интересно, когда Бархаткова будут хоронить, он наденет свои очки? – подумал Олег Пескаренко и тут же улыбнулся. – А почему это он сам их будет надевать?
Ему наденет кто-нибудь из близких…"
– Ты чего разулыбался? Настроение улучшилось?
Радуешься встрече с женой, с детьми?
– Да нет, Станислав Семенович, я просто подумал, что когда нас убьют или расстреляют, мы будем выглядеть так, как сейчас.
– А как мы сейчас выглядим? – ничего не поняв, спросил Бархатков.
– Выглядим как покойники.
Павел Иннокентьевич Кормухин, кандидат наук, один из лучших специалистов по анализу, сидел запрокинув голову и закрыв глаза, его острый кадык вздрагивал.
– Видишь, Олег, Павел спит себе и ни о чем не думает.
– Ему хорошо, у него детей нет, один живет. Вернее, дети-то есть, а жены нет, семьи нет. Они же развелись.
– Ну и зря, – заметил Бархатков. – Ты хоть не вздумай бросить свою Инну. И передай ей привет.
– Спасибо, передам, – сказал Пескаренко и усмехнулся.
– И не ухмыляйся, как придурок. Все идет хорошо.
Еще годик поработаем, а потом можно всю жизнь ничего не делать. Будем читать журналы, удить рыбу и писать статьи.
– Куда мы будем писать статьи?
Два охранника время от времени поглядывали на ученых. Водитель уверенно вел машину. Охранникам надо было развезти ученых по домам и через два дня забрать, доставить в лабораторию, которая размещалась километрах в семидесяти от города. Они имели на этот счет твердое указание от Савельева и никогда еще его не нарушали В положенное время автобус подъезжал к дому, забирал вначале Станислава Семеновича Бархаткова, который выходил из подъезда с неизменным дипломатом в руках, затем заезжали за Кормухиным и только потом за Олегом Пескаренко.
Без Олега, конечно, ни Кормухин, ни Станислав Семенович Бархатков ничего не смогли бы сделать. Ведь Олег Пескаренко был одареннейшим человеком, почти гением. И то, что умел делать он, было уникальным.
Кормухин и Бархатков понимали, что если бы этот еще молодой человек попал в хорошие руки и занимался чем-нибудь важным, то скорее всего, через десяток лет он стал бы лауреатом всех премий. Возможно, стал бы всемирно известным ученым.
А в этой стране, после всех пертурбаций, происшедших с ней, такие ученые были не нужны.
44 
