115 
Полковник был умнее лейтенанта Силаева, и потому сначала сделал небольшой крюк, заглянув на главную и единственную площадь поселка. Здесь было здание поселковой администрации, универмаг, заросшая сочной лебедой клумба и памятник вождю – не Чингачгуку, ясное дело, а Владимиру Ильичу.
Выйдя на площадь, полковник нахмурился; на пыльной обочине перед универмагом не было ничего похожего на знакомую бежевую «Волгу». Тут до его ушей донеслось сдержанное фырканье: похоже, неподалеку не то собака чихнула, не то кто-то безуспешно пытался подавить взрыв гомерического хохота. Полковник незаметно огляделся и увидел притаившуюся в тени худосочной липы поодаль темно-синюю «Тойоту-камри». Полковник сделал независимое лицо, поправил на голове свою шляпу, которая, несомненно, и стала основной причиной издаваемых пассажирами «Тойоты» неприличных звуков, и с достоинством удалился в боковую улицу, которая полого спускалась к речке Крапивке.
Настоящей жары еще не было, и Крапивка оставалась полноводной. С досадой плюнув в прозрачный поток трехметровой ширины, полковник прогулялся вдоль берега и преодолел водную преграду по шаткому мостику, продолжая насвистывать «Типперери». На противоположном берегу он приостановился и закурил, но, сделав три или четыре затяжки, выбросил сигарету на дорогу: здоровье стало не то, и курение на ходу уже не доставляло прежнего удовольствия.
До леса он добрался без приключений, но полюбоваться живописным поворотом на «мусорный тракт» ему уже не довелось. Обходя по обочине глубокую, от края до края дороги, непрозрачную лужу, он оступился и по щиколотку въехал ногой в жидкую грязь. Выбравшись на сухое место, он пошел дальше, топая, тряся ногой и только что не приплясывая. Смотрел он при этом больше на свой ботинок, чем на дорогу, и почти налетел на щуплого, сплошь заросшего курчавой шерстью а-ля Карл Маркс мужичонку, который, присев на корточки, ремонтировал мопед. Ремонтировал он его как-то странно: создавалось впечатление, что он то ли ничего не понимает в несложной механике своего драндулета, то ли копается в нем просто для отвода глаз. Мужичонка дергал проводки и бесцельно постукивал гаечным ключом по металлическим частям, имея при этом самый растерянный и удрученный вид.
– О! – воскликнул он, заметив полковника. – Спаситель пожаловал! Помоги, дядя, видишь, загораю.
– Н-да? – с сомнением сказал полковник. Мопеды он видел только издалека и не мог бы с уверенностью сказать, один там цилиндр или два, но мужичонка глядел с тоскливой надеждой, и полковник нерешительно остановился.
– Ну что, не едет? – спросил он, критически оглядывая мопед. Мопед был далеко не нов и явно долгое время простоял в курятнике, тут и там на раме и крыльях виднелись полустертые нашлепки засохшего куриного помета. Рассмотрев это чудо техники поближе, полковник удивился тому, что оно добрело хотя бы до этого места: с виду" ему было самое место на свалке.
– Не едет, мать его в душу, – подтвердил прозорливую догадку полковника мужичонка. – Уперся, понимаешь, как ишак…
– Надо же, – сочувственно сказал полковник. – Как тебя, понимаешь, угораздило, прямо посреди леса… Я, брат, в этих мопедах ни черта не понимаю… и никогда не понимал, если честно.
– А чего в нем понимать, – пожал плечами двойник Карла Маркса. – Бензина нету, вот и не едет.
– Что ж ты мне тогда мозги клепаешь? – нахмурив брови, спросил полковник.
– А кому? – с непонятным жаром воскликнул Карл Маркс. – Кому мне тут, в лесу, мозги клепать? Воронам, что ли?
«Ну что ты будешь делать, – с огорчением подумал Малахов. – Не поселок, а сплошной сумасшедший дом. Тут „скорая“ нужна, а вовсе не техпомощь…»
– Ты извини, приятель, – сказал он, – я пойду. Бензина у меня все равно нет, а время поджимает. Дела, знаешь ли…
Карл Маркс внезапно вцепился обеими руками в отвороты полковничьей куртки, пачкая их маслом.
– Ты что?! – завопил он. – Ты куда?! А я?
Он присосался как клещ, и полковник, занятый отдиранием этого психа от своей куртки, заметил присутствие еще одного постороннего только тогда, когда позади него кто-то сказал глубоким, хорошо поставленным голосом:
– Привет, полковник.
Слова сопровождались характерным металлическим щелчком, и совесть полковника Малахова в мгновение ока возобладала над его ведомственным патриотизмом, получив мощную поддержку со стороны инстинкта самосохранения. Полковник вцепился в Карла Маркса мертвой хваткой и рывком развернулся вместе с ним на сто восемьдесят градусов в тот самый момент, когда оснащенный глушителем пистолет тихо хлопнул. Тело богомаза напряглось и сразу же расслабилось, сделавшись неимоверно тяжелым и словно текучим – удержать его в руках теперь было почти невозможно, – и полковник, не раздумывая, толкнул его навстречу второму выстрелу. Он сразу же полез за пистолетом, но необходимость в этом отпала сама собой. Из кустов на стрелка с шумом обрушились люди в штатском, пистолет с глушителем, отлетев далеко в сторону, упал в пыль, отцу Алексию заломали руки и кто-то, не удержавшись, съездил ему по шее. Отец Алексий зарычал, дернулся в последний раз и обмяк, поняв, что сделать ничего не удастся.
115 
