117 
«К черту, – подумал Глеб, ведя ее к машине и для верности придерживая под локоток. – Развел гнидник под черепом, сэр Галахад… Бить или не бить – вот в чем вопрос… Сама она мне ничего не скажет, выбивать из нее информацию долго и хлопотно, а Ирина там наедине с этим придурком…»
Он даже остановился, так резко, что Мария оглянулась на него с невольным удивлением. Ирина? Кто это – Ирина? Глеб заторопился. Он и до этого момента знал, что нужно спешить, но теперь время вдруг ускорилось, потекло сквозь пальцы с пугающей стремительностью. Он вспомнил, кем ему приходилась та измученная женщина в разорванном плаще, и ужаснулся тому, что мог об этом забыть.
Он бесцеремонно затолкал Марию на заднее сиденье, уселся за руль и задействовал механизм центрального замка, чтобы его пленница не могла выскочить на ходу. Она была обузой, и он никак не мог придумать, что ему с ней делать. Проще всего было бы вышвырнуть ее из машины пинком под зад и уехать, предоставив ей самой решать собственную судьбу, но что-то не давало ему поступить подобным образом. Она много знала, и Глеб мучительно пытался изобрести способ передать ее в руки властей так, чтобы самому остаться в тени.
Так ничего и не решив, он миновал сломанный шлагбаум, вывел машину на шоссе и повернул к поселку, прочь от Москвы. Он гнал во весь дух, и скорость ревела в нем, как пламя паяльной лампы, и все то, что случилось с ним после той аварии, вся его вторая жизнь, его новая личность и его амнезия – все это отпадало пластами, как окалина, отшелушивалось, сгорало, и воспоминания затопляли его мозг, как вырвавшаяся из жерла вулкана раскаленная лава. Некоторые из них были светлыми, некоторые – не очень, иные жгли, как кислота, заставляя его стискивать зубы и изо всех сил впиваться ногтями в резиновые накладки руля, но это была его память, это был он – капитан ФСБ Глеб Сиверов, муж той женщины, которую – он был уверен в этом – держал взаперти Волков и которая была ему дороже всего на свете.
Глеб гнал, совершенно забыв о скорчившейся на заднем сиденье женщине. Он был слишком занят, чтобы помнить об этом ничтожестве, и она наконец почувствовала это, угадала по его закаменевшему затылку, увидела это в судорожных движениях его пальцев, сжимавшихся и разжимавшихся на рулевом колесе, ощутила его настроение в той бешеной скорости, с которой несся автомобиль, и увидела в этом свой единственный шанс на спасение.
Она не сомневалась в том, что в конце этого пути ее ждет смерть. Если ее не убьет этот сумасшедший, то Волков сделает это наверняка: с теми, кто подводил его, крапивинский святой не церемонился. Конечно, она не допускала даже мысли о том, что Слепой может справиться с ее кумиром, в ее представлении такое событие было бы равносильно концу света, но сейчас ей следовало всерьез задуматься об устройстве собственной судьбы. Если бы ей удалось как-то разделаться со Слепым и, несмотря ни на что, добраться до Спицына. Что ж, тогда она могла бы считать себя полностью реабилитированной.
Она шевельнулась, меняя позу. Слепой не прореагировал никак, он словно прирос к рулю, не отрывая взгляд от дороги, стремительно летевшей навстречу. Женщина медленно улыбнулась – это был совершенно безумный оскал почуявшего запах крови маньяка. Ей пришло в голову, что надо бы попытаться достать из тайника под сиденьем какое-нибудь оружие, но тут Слепой протянул руку и одним точным движением загнал в приемную щель магнитолы кассету. Он вывернул регулятор громкости почти до упора, и из динамиков, грохоча, хлынула музыка. Это был Вагнер, но для Марии все классики были на одно лицо, она их терпеть не могла, и увлечение партнера классической музыкой доводило ее до белого каления. Губы ее шевельнулись, прошептав неслышное за ревом магнитолы ругательство, и она по-кошачьи впилась ногтями в лицо Глебу, норовя выцарапать глаза.
Слепой среагировал автоматически. Изо всех сил уперевшись обеими руками в руль, он резко затормозил. Марию швырнуло вперед, наполовину перебросив через спинку переднего сиденья. Она больно ударилась животом и разжала пальцы. Глеб схватил ее за запястья, рванул на себя, почти перетащив ее на переднее сиденье, и несильно ударил ребром ладони по основанию шеи. Мария обмякла и медленно закрыла глаза.
Глеб посмотрел в зеркало. Ему казалось, что кожа у него на щеках свисает клочьями, но, вопреки своим ожиданиям, ничего страшного он в зеркале не увидел – все полученные им повреждения свелись к паре царапин, правда, довольно глубоких. Одна из них заканчивалась в каком-нибудь полусантиметре от левого глаза, и он с мрачным юмором подумал, что чуть было не превратился из Слепого в Кривого.
117 
