Надо было принять все, как есть, а не обманывать себя. Но трудно было смириться с тем, что самая большая удача ее жизни обернулась самым большим ее поражением. И надо было это принять!
А как волшебно, как замечательно все начиналось…
Знакомые сказали, что «новенький», недавно появившийся в городке молодой интересный военный будто бы «толстых не любит». Но любит, чтобы у женщины «были формы»!
То есть чтобы, как он якобы выразился, и изящной была, но при этом, чтоб и грудь, и бедра присутствовали — и не на словах, а на деле…
У продавца магазина-распределителя Маши Крамаровой все это было именно не на словах, а на деле.
Когда она, будучи в отпуске, проходила, покачиваясь на каблуках, по набережной в Сочи, народ неизбежно оглядывался. Ибо все, что надо, при этом тоже покачивалось вместе с Машей и призывно двигалось.
Жаль, что Машина взрослая жизнь начиналась не в Сочи, а в городе с климатом, где десять месяцев в году приходится ходить закутанной, как капуста. Южный же отпуск — лишь краткий эпизод.
То есть товар лицом Маша могла продемонстрировать только в тесном кругу и только в теплом обогреваемом помещении.
Специфика работы в магазине, который посещало все население городка Октябрьский-27, разумеется, расширяла возможности. Недаром Маша такую и выбрала. Кроме всего прочего, ее должность давала возможность прилично одеваться: магазин-распределитель и в советские времена знал, что такое импортные товары — зонтики, куртки, кримплен. Все это имелось в изобилии.
Но не было в городке такого мужчины, который был бы нужен Маше.
А ведь Маше многого и не надо было. Ей надо было одного. Но такого, чтобы получить от него все!
Встретить этакого «единственного», который может дать все, — это вообще достойная женщины задача. Выполнишь ее — и можешь спокойно собой гордиться всю оставшуюся жизнь.
Иногда Маша в своих ожиданиях порой и до смешного доходила. Вот, скажем, выходит она как-то утром из дома, идет на работу. Идет бодро, в тишине и одиночестве, только снежок под ногами поскрипывает. И вдруг за спиной — горячее дыхание…
У нее сердце замерло…
Оглядывается, с приготовленной кокетливой улыбкой чуть ли не садится в сугроб. Олень!
Видно, отвязался и ушел погулять. Зимой олень в тех краях — дело обычное: транспортное средство.
Чего-чего, а этого добра в городке навалом — у каждого подъезда зимой припаркованы.
Дышит, смотрит. Только что не разговаривает.
Вот тебе, Маша, и кавалер — дождалась своего счастья!
Женихов нет, зато оленей навалом.
* * *
И вот однажды случилось в Машиной жизни то, чего она так ждала: вдруг появился он. Кажется, ей наконец повезло!
* * *
Увы, счастье с Игорем Тегишевым было недолгим.
Оставшись одна, Маша всерьез решила заняться своей судьбой. Благо, что перемены, происходящие вокруг, открывали для этого массу возможностей, причем нестандартных!
Так, например, все «малые народности» с приходом перестройки стали решительно выдвигать идею собственной самобытности и активно общаться со своими братьями по крови. Особенно если эти братья и сестры жили на территории развитых капиталистических стран.
Так и у них в городке появилась общественная организация по возрождению «народности саами». Поскольку работа в ней была связана с поездками, гуманитарной помощью и прочими благами, Маша активно в нее включилась.
Разница между тундрой и тундрой была огромной: норвежская тундра была с горячей водой и Интернетом, анаша… Все понимали разницу.
Словом, Маша была готова стать женщиной-саами, но только в тундре норвежской.
Как в анекдоте про попугая, пересекающего границу: хоть тушкой, хоть чучелом, только выпустите.
Тем более что Маше очень шел народный костюм саами — норковая парка, круглая, как шлем, шапочка, меховые крошечные варежки и сапожки и такие же, норковые, простите за подробность, штаны.
Ну не женщина, а прелестный зверек ценной породы.
Так и сказал ей немолодой, практически, можно сказать, пожилой саами из Норвегии Бьерн Трольстен.
Бьерн был, что называется, «активистом» движения за возрождение саами и стоматологом. Их норвежская гуманитарная миссия пыталась по мере сил осуществлять в отдельных поселках постсоветского полуострова переход от пещерной «гестаповской» стоматологии к нормальной, человеческой.