Внезапно старик отставил стакан, прислушался.
– Сиди здесь, – торопливо сказал он, вставая из-за стола.
Он вышел во двор, закрыв за собой дверь.
У ворот остановился потрепанный, старый УАЗик, за рулем сидел густо заросший щетиной мужчина лет сорока в выцветшей, еще советской милицейской форме. На погонах поблескивали три звездочки лейтенанта. Держась за кобуру с пистолетом, милиционер подошел к забору.
Дорогин следил за разговором хозяина и гостя через окно, поэтому слов слышать не мог. Милиционер что-то возбужденно говорил старику, тот на все отрицательно качал головой и бурно выражал неудовольствие. Наконец лейтенант забрался в УАЗик и поехал в деревню. Старик вернулся.
– Кто это?
– Из Гудауты приехал, спрашивал, не слышали ли мы здесь взрывов и стрельбы.
– Что еще спрашивал?
– Нет ли в деревне чужих?
– Что ты, отец, сказал? – настороженно спросил Дорогин.
– Если он поехал дальше, значит, сказал, что никого у меня нет.
– Почему?
– Не знаю, – пожал плечами Фазиль. – Во-первых, ты мой гость, во-вторых, по-моему, ты хороший человек.
– Я по глазам вижу, ты чего-то недоговариваешь.
Старик устало опустился на самодельную табуретку.
– Я осторожно у него выпытывал, и, кажется, милиция уверена, что машину с деньгами расстреляли ты и твой друг.
Дорогин закусил губу. Такого поворота дел он не предвидел. Но, немного поразмыслив, понял: по-другому милиция и думать не может. Вспомнил, что в машине оставались документы, где значились его фамилия и адрес.
"Нет, все сгорело”, – тут же вспомнил он звуки взрыва и отблески полыхающего пламени.
– Мне нужно выбраться отсюда, – горячо сказал Дорогин, наклоняясь к старику.
– Я понимаю, но это будет не сегодня. Может быть, удастся завтра. По дороге тебе нельзя, милиция задержит, придется переправить тебя через горы, а для этого мне нужно найти сына, он этим промышляет.
– Я заплачу, – сказал Дорогин. Старик покачал головой.
– Странные вы, русские, все время о деньгах говорите. Дело не в них. Если захочет, проведет тебя и даром. А нет, никакие деньги не помогут. Фазиль поднялся, зажег керосиновую лампу, лишь слегка разогнавшую сгущающиеся сумерки.
– Развлечений у меня никаких нет, телевизор не работает, да и электричества сегодня нет, газет не получаю, книг никогда не держал, поэтому или спать ложись, или в потолок смотри.
– Сам-то, отец, что делать будешь? Абхаз посмотрел на Сергея.
– Вижу, что переживаешь. Тебе руки чем-нибудь занять надо.
Он неторопливо вышел, вернулся, неся с собой целую охапку подвяленного табака.
– Умеешь табачный лист резать?
– Откуда?
– Значит, научишься.
Большой фанерный лист лег на стол. Старик наточил два коротких самодельных ножа с загнутыми лезвиями. Те стали острыми как бритва. Затем позволил Дорогину приступить к священнодействию – нарезке созревшего табака.
– Я и раньше, когда сигареты продавали, когда деньги были, предпочитал свой табак курить, – говорил Фазиль, ловко орудуя ножиком. Табак из-под его рук выходил полосками одинаковой ширины. – Кто его знает, какую дрянь на заводе в табак подмешивают. Когда сам его вырастишь, сам высушишь, порежешь, то и жаловаться не на кого. Для табака особый климат нужен. У нас раньше, до войны, табак даже турки и американцы покупали. Говорят, теперь у них без нашего табака сигареты не получаются, – с гордостью сообщал старик. – Совсем немного его подмешивали, но аромат, – и он мечтательно закатил глаза.
Вскоре и Дорогин научился резать табак ровными полосками.
– Теперь и закурить можно, – старик долго набивал трубку. – Тебе придется самокрутку курить.
Дорогин оторвал край от старой пожелтевшей газеты, неумело свернул самокрутку толщиной в палец и затянулся. Табак был крепкий, даже першило в горле, но удивительно ароматный. Такого раньше ему не приходилось курить. Дым уплывал в раскрытую дверь.
– Не переживай, все образуется, – сказал Фазиль, – время, оно лечит.
– Я это знаю, как никто другой, – тихо ответил Сергей.
– Вижу, тебе многое пришлось пережить, переживешь и это. Только потом, смотри, про детишек не забудь, – напомнил хозяин дома так, словно все проблемы были уже в прошлом и оставалось лишь поехать в Гудауту, привезти подарки. – Ты тоже наш, – проговорил Фазиль, – в Абхазии вырос, так что не чужой мне человек.
– Я тебе поверил, я знаю, ты меня никогда не обманешь, – Дорогину уже не хотелось курить.