очень нудно 
50 
Впрочем, в данное время императрицу больше всего занимало ее одиночество и холодная постель в опочивальне... Отослав любителя коннозаводского дела, императрица почувствовала рядом совершенную пустоту. Не осталось даже опостылевшего Гри-Гри, с которым можно было не только развеяться, но и поговорить об одолевавших ее заботах. А их накопилось превеликое множество...
Не ладился конгресс с турками в Фокшанах. Обресков доносил, что ежели его сиятельство граф Орлов и далее будет вести себя так, как он это делает, то ни о каком достижении мира не может быть и речи. После блистательной Чесменской победы Алексея Орлова и сражения при Кагуле, выигранного Румянцевым, взятие графом Петром Паниным Бендер, прошло в столице как-то вяло и почти незаметно. Петр Иванович почувствовал себя оскорбленным. Его не сделали фельдмаршалом, рескрипт императрицы к нему был краток и суховат. Панин пытался жаловаться на то, что де сподвижники его были мало отмечены наградами, но ответа на свои жалобы не получил. И тогда поговорив о своем нездоровье, он подал в отставку. Как всякий самовлюбленный человек Петр Иванович был уверен в своей незаменимости и надеялся на влияние брата. Но императрицу, и без того раздраженную претензиями честолюбца, легко уговорили, что незаменимых полководцев не бывает, и просьба Панина была... уважена. А на его место ловкий интриган граф Захар Григорьевич Чернышев провел князя Василия Михайловича Долгорукого, по общему мнению, человека наинеспособнейшего не только в военном деле. Тем не менее Вторая армия под его командованием овладела Крымом. И теперь можно было попытаться решить главную задачу – добиться признания Крыма независимым от Порты.
Все эти трудности во внешней политике и возникающие время от времени сомнения и страхи «в публике» внутри страны беспокоили Екатерину. Иностранные резиденты, почта которых без изъятия перлюстрировалась, часто писали о ее шатком положении. Так английский посланник Роберт Гуннинг в своем донесении графу Суффолку от 28 июля 1772 года отмечал: «Что бы ни говорили в доказательство противного, императрица здесь далеко не популярна... Она нисколько не любит своего народа и не приобрела его любви; чувство, которое в ней пополняет недостаток этих побуждений, – безграничная жажда славы; приобрести эту славу для нее гораздо важнее истинного блага той страны, которой она управляет».
Внимательно изучая жизнь русского двора, Екатерина давно составила себе мнение о его представителях. Большинство придворных, ближе всего стоящих к трону, были просто выскочками, получившими чины и звания в результате дворцовых переворотов последних лет. Жадные до наживы, обуреваемые завистью, желанием выказаться, выслужиться, они оттеснили старую земельную аристократию на задний план и теперь вели борьбу между собой, интригуя беспринципно и безнравственно, готовые на любой шаг, на любое предательство. Никому из них не было никакой заботы о государстве, пока это не касалось их собственных доходов.
Первое время Екатерина удивлялась покорности населения, но потом привыкла и стала считать послушание за удобную национальную черту русских. Она была уверена, что опасность переворота может идти только от столицы. Российская история не знает заговоров, зародившихся и вспыхнувших в провинции. Отдельные бунты не в счет. Именно потому Екатерина старалась поддерживать большинство предлагаемых прожектов, которые способны были занять умы столичной плутократии и руки публики...
В той же депеше Гуннинг писал: «Без этого предположения, мы должны были бы обвинить ее в непоследовательности и сумасбродстве, видя, как она предпринимает огромные общественные работы, основывает коллегии и академии по чрезвычайно обширным планам и с огромными издержками, а между тем ничего не доводит до конца и даже не доканчивает зданий, предназначенных для этих учреждений. Нет сомнений, что таким путем растрачиваются огромные суммы без всякой малейшей реальной пользы для этой страны». Дальше английский дипломат делал вывод о неизбежности нового дворцового переворота в пользу великого князя Павла Петровича. И замечал, что отношения между матерью и сыном очень напряжены.
Екатерина тоже понимала, что, несмотря на кажущуюся покорность и смирение окружающих ее людей, в России одинаково легко как взойти на престол, так и потерять его, если есть соперник. Наивному населению всегда кажется, что новый барин будет лучше старого. Павел был соперником серьезным и, чтобы избежать неожиданностей, мать окружила сына целой сетью шпионов. Дело дошло до того, что в один прекрасный день великий князь устроил ей безобразную сцену. Он обвинил в шпионаже, кстати, отнюдь не напрасно, даже собственного гофмаршала Салтыкова.
50 
