99 
– Что ж, – сказал Глеб, когда осмотр был закончен, – можете увозить. Нужно сделать вскрытие и установить, были ли они живы, когда попали в воду.
Айболит в мятом халате покосился на него с оттенком уважения, а Козлов, который во время осмотра стоял в сторонке, отвернувшись к озеру и прижав к лицу платок, презрительно фыркнул.
– Ты что же, думаешь, что они мертвые до середины озера доплыли? – спросил он, когда фельдшер отправился звать своих коллег, шумно плескавшихся метрах в десяти от берега.
– А ты что думаешь? – спросил Глеб, неторопливо расчехляя цифровой фотоаппарат.
– А тут и думать нечего, – сказал Козлов, – все ясно, как на ладошке. Рыбачили с резиновой лодки – всю жизнь эти презервативы терпеть не могу, – отплыли далеко от берега, а лодка возьми и прохудись. А на них плащи, сапоги болотные, да и запаниковали, видать, особенно этот, который без документов. Рядом никого не оказалось, вот они и утонули. Шансов у них никаких не было, понял?
– Просто это у тебя получается, – задумчиво произнес Глеб, обернулся и увидел лодку, которая лежала у самой воды бесформенным комом облепленной бурыми водорослями резины. – О! – воскликнул он. – Молодцы водолазы, что лодку достали! Поглядим, с чего это она вдруг ко дну пошла. В жизни не видел, чтобы резиновая лодка утонула!
У Козлова вдруг сделалось нарочито безразличное, скучающее лицо. Подойдя к лодке и поддев носком ботинка обмякший резиновый борт, Глеб сразу понял, почему участковый потерял интерес к расследованию. Борт не был разорван, он не прохудился – его разрезали чем-то острым, и Козлов, который околачивался тут с самого утра, не мог этого не видеть.
Глава 13
Из огромного, от пола до потолка, окна гостиной открывался вид на реку. До реки было метров сто или около того. От ровной площадки, на которой стоял дом, начинался косогор, плавно переходивший в заливной луг. На косогоре живописными группками росли березы. Они служили украшением пейзажа, а заодно частично скрывали кирпичный забор, уступами спускавшийся с пригорка на луг и двумя строго параллельными линиями тянувшийся до самой воды. При этом березы не заслоняли вид на реку, и Ирина часто задумывалась о том, росли они тут всегда или были посажены нарочно, в строгом соответствии с замыслом ландшафтного архитектора. Она сто раз собиралась спросить об этом Виктора, но ее постоянно что-нибудь отвлекало, и вопрос оставался без ответа.
От реки почти до подножия пригорка был прорыт идеально прямой, одетый в бетонные берега канал. Поросшая густой, изумрудно-зеленой, аккуратно подстриженной газонной травой почва по обеим сторонам этого канала была насыпной, так что обнесенный кирпичным забором участок возвышался над лугом метра на два и во время разлива превращался в прямоугольный полуостров. Тогда вода в канале поднималась почти вровень с бетонными стенками, и ступеньки, что вели к лодочному причалу, скрывались под ней. Дно канала было выложено кафельной плиткой, регулярно покрывавшейся слоем песка и речного мусора и не менее регулярно очищавшейся. Летом воды в нем было по грудь Ирине, и вода эта отлично прогревалась, но Ирина все равно предпочитала купаться на крошечном пляже, образовавшемся в устье канала: возвышавшиеся справа и слева серые бетонные откосы давили ей на психику. Да и мысль о том, что, пока она тут плещется, из дома на нее пялятся охранники и прислуга, не способствовала получению удовольствия.
Она как раз подумывала, не искупаться ли ей после обеда, когда прислуга в белом переднике и наколке, бесшумно возникнув за спиной, поставила перед ней десерт. Ирина при этом испытала довольно неприятное чувство, потому что вспомнила свой разговор с генералом Потапчуком насчет того, что из прислуги получаются самые лучшие шпионы и соглядатаи. Она ощутила, что раздражение поднимается в ней, как темная приливная волна; впервые в жизни ей захотелось накричать на прислугу, которая ни в чем перед ней не провинилась и даже не могла ей достойно ответить. Поразмыслив секунду, Ирина решила, что, окажись в данный момент за столом Федор Филиппович, она непременно сказала бы ему какую-нибудь колкость – уж он-то, по крайней мере, на беззащитную жертву никак не тянул и был достойным противником. Еще лучшей мишенью для раздраженной реплики был бы очкастый Глеб Петрович. О да! Вот ему Ирина с огромным удовольствием выдала бы, что называется, по первое число хотя бы за то, что он на пару со своим разлюбезным генералом превратил ее, кандидата искусствоведения и дочь своего отца, в какого-то секретного агента, глядящего на всех с подозрением и видящего в каждом встречном потенциального шпиона.
99 
