14 
Она говорила все быстрей и быстрей, будто не могла совладать с собой или просто потому, что повторяла свою историю уже не в первый раз. И все смотрела на меня и улыбалась своей манящей улыбкой. Может, ей даже хотелось взять меня за руку, но мной овладел страх, он рос. Собственно, я уже перестал считать ее сумасшедшей, я боялся другого — шантажа, боялся, что прибывшая ко мне дама хочет втянуть меня в какую-то бесконечную имущественную тяжбу. И тут мне захотелось, чтобы вернулась Гильда. Но она не возвращалась — я отлично знал, что она подслушивает за дверью.
В тот день я просидел у себя в кабинете до глубокой ночи и понял, что Джина приехала на своем спортивном «ягуаре» лишь затем, чтобы рассказать мне свою историю. Она отказалась от угощений — ей просто было нужно, чтобы я ее выслушал. В конце концов это была самая необременительная просьба из тех, что я готов был для нее выполнить. Тем более что ее рассказ меня ни к чему не обязывал, а внешность ее была приятной.
— Самое ужасное — то, что я не могу его спасти. И к вам я приехала с отчаянья. Мне, собственно, не так уж нужен антрополог. Ведь у меня целая гора всевозможных справок и заключений ученых. Мне нужен энтузиаст, который попытался бы спасти барона, который попытался бы помочь мне. От этого зависит моя судьба. Я должна была выйти за него замуж. Я его невеста. Мы познакомились с ним несколько лет назад в одной из экспедиций сэра Уэзерола.
В ЧЕРНУЮ АФРИКУ
В ту экспедицию я попала с отчаянья… Только вам расскажу все без утайки — ведь от вас я жду помощи. Мне давно известно, что я красива, известно чуть ли не с детства — об этом говорили все. Родители тоже не отставали от других и следили за каждым моим шагом, хотя я ровным счетом ничего дурного не делала. «Любой мужчина может тебя обидеть, — твердили они, — потому что ты красотка». На этом основании я находилась под охраной даже в двадцать лет. Но в действительности обижали меня вовсе не мужчины, как предполагала моя мать, а женщины. Женщины издевались надо мной, это они старались меня унизить. Все началось еще в школе с союза, который заключили против меня наша старая учительница с моими же сверстницами-дурнушками. Я не могла произнести ни слова без того, чтобы не смеялся весь класс; стоило мне сделать какое-нибудь движение, как в мою сторону устремлялись завистливые взгляды.
— Послушайте, Джонс, — не раз звучал в моих ушах злобный голос директрисы, — красота — это еще не все!
Вскоре я стала побаиваться ходить на танцы, ибо нередко получалось так, что какая-нибудь из завистниц, которой приходилось часами ожидать партнера, чем-нибудь да мстила мне — то она рвала на мне блузку, то наступала на шлейф длинной юбки, то рисовала на спине чертика, то подкарауливала в уборной, чтобы вцепиться мне в волосы. Постепенно я перестала появляться на людях, к чему моя мать отнеслась весьма одобрительно: она еще не была стара и довольно остро реагировала на то, что в общественных местах на меня обращали внимание, а на нее нет. Для окружающих я была совершенно невыносима. Само собой разумеется, меня пригласили в знаменитый салон мод — там я должна была демонстрировать новые фасоны. Но, бог мой, нельзя было сделать и десяти шагов, чтобы у меня не начинала кружиться голова под множеством враждебных взглядов, — они, словно жгучие огненные бичи, стегали меня по плечам, по груди, по всему телу. Не понимаю, почему люди так завидуют красавицам! Уверяю вас, что красота — самое ужасное бедствие, которое только может постигнуть человека, это ужаснее, чем горб. Мне и сейчас приятно, когда можно закрыть лицо, ну, скажем, автомобильными очками. Хоть круглый год я готова ездить в спортивной машине, только бы носить эти очки: чтобы меня никто не видел, чтобы никто не вертелся вокруг и я хоть на минуточку могла отдохнуть от всех этих взглядов, от всего этого проклятия.
Мужчин я боялась, потому что они готовы были взять меня силой — между тем мне следовало подождать партии, подходящей для такой девушки, как я, — а женщин боялась, потому что они меня ненавидели. Все это было уже невозможно вынести, а оставаться на службе я не могла, в особенности после того, как мне предложили демонстрировать новый фасон нижнего белья. Я взяла расчет и примкнула к экспедиции сэра Уэзерола, который готовился ехать в Африку ловить обезьян. Конечно, я собиралась туда не ради обезьян, хотя и прочитала тайком от матери немало книг по зоологии. (Надо сказать, что моя мать считала неприличным, когда красивые девушки много читают.) Явилась я к Уэзеролу и потому, что мой шеф, доктор Миллер, был очень безобразен — лицо у него испещрено мелкими морщинами, кожа на черепе, казалось, принадлежала слону или бегемоту. Экспедиция собиралась произвести нападение на так называемый обезьяний рай, где живут шимпанзе семейства «рана манжаруна»; суданские арабы называют их «баам». Как известно, вся эта местность заражена мухой цеце, и, чтобы не заболеть сонной болезнью, европейцы нашей экспедиции должны были носить маски из плотной ткани, которые предохранили бы от укусов этих насекомых. Таким образом, лица у нас были скрыты под маской, а тело — под светло-зеленым тропическим балахоном, напоминавшим скорее мешок, чем какое-либо одеяние. Все мы были совершенно одинаковы, как монахи в своих рясах. Нас даже невозможно было отличить друг от друга.
14 
