16 
Экспедиция началась скверно. Но самое неприятное ожидало нас впереди, когда, добравшись наконец до места, где некогда сэр Уэзерол построил свою базу, мы не нашли ни закопанного в землю сундука с продовольствием, ни спрятанной в металлический ящик карты. Хижина сгорела, от ящика не осталось и следа, продукты кто-то унес. Только к вечеру мы обнаружили под молодой пальмой раскрытый сундук, в котором, точно собачонки в будке, уютно устроились маленькие обезьянки. Мы их всех поймали. Только шимпанзе нам не попадались. Обезьянки не представляли никакой ценности для нашего доктора.
— Железами этих крошек не омолодишь ни одного миллионера, — смеялся он. — Не за ними мы сюда пришли…
Наши проводники смирились бы с мыслью, что мы ловим обезьян для зоопарка или охотимся на них ради шкуры — такое уже проделывали до нас другие европейцы, — но потрошить обезьян? Нет, с этим они не могли смириться. На другой день проводники сбежали, прихватив с собой все наши ружья и боеприпасы. Уже в полдень мы услыхали вдалеке залпы из всех наших винтовок, точно там была ярмарка или веселое гулянье.
— Это вы во всем виноваты, — набросился на сэра Уэзерола доктор. — Надо было нанять негров на побережье. Они понадежней. А вы, с вашей экономией…
— Зачем вы вообще нас сюда затащили? — ворчал патер. — Здесь обезьян не больше, чем в любом другом месте Африки.
Так они спорили до самой ночи.
Но нам не суждено было узнать, зачем сэр Уэзерол привел нас сюда. В тот же вечер он покончил с собой выстрелом из револьвера. Скорее всего, наша экспедиция за обезьянами преследовала какую-то иную цель, которой он так и не достиг, обнаружив пропажу карты. Мы похоронили сэра Уэзерола, как христианина. Патер Дилоуби произнес над могилой речь, и мы открыли последнюю банку консервированных ананасов с рисом, которую не успели утащить туземцы.
В наследство от сэра Уэзерола нам остался только небольшой дамский револьвер, который мог лишь раздразнить взрослого шимпанзе, если мы вообще его встретим. Но патер Дилоуби был в Африке не впервые и имел опыт по части охоты. На обратном пути ему нередко удавалось подстрелить какую-нибудь живность к обеду. Вдобавок погода улучшилась, нас больше не мучили дожди, и я стала надеяться, что обратный путь будет поприятнее.
— Кто же нам теперь заплатит? — сетовал доктор Миллер. — У этого старого мошенника, конечно, не было в кармане ни гроша. Очевидно, он отправился в путешествие, чтобы поправить свои дела. Неизвестно, как мы вообще доберемся до Европы.
Да, я забыла вам сказать, что у покойника мы нашли только два фунта пять шиллингов и три чековые книжки без единого бланка. Но мне все еще не было понятно, чего опасаются мои спутники. Я-то чувствовала себя в этих джунглях превосходно. Мать, очевидно, вышлет мне денег на обратную дорогу, но если потребуется — можно остаться здесь и на несколько лет. Мне казалось, что мы вернемся без особого труда.
Но я ошиблась. Тропинка, которую туземцы прорубили в джунглях, совсем заросла. Здесь все растет буквально на глазах. И там, где мы прошли, лианы, казалось, стали еще гуще и толще. Бывшая тропинка напоминала рану, которая затягивалась целительным и еще более крепким рубцом. А у нас не было ничего, кроме перочинного ножа и скальпеля из лаборатории.
— Ну и влипли мы в историю, — пробормотал, чертыхаясь, патер. — Почему он не взял с собой хотя бы радиопередатчик… Даже на этом хотел сэкономить. Как же теперь звать на помощь?
И он с яростью швырнул на землю рюкзак покойного Уэзерола, который мы несли по очереди.
Мне хотелось, чтобы мои спутники не щадили меня и не избавляли от обязанностей. В тот день я впервые почувствовала себя усталой. И мною впервые овладел страх. Но теперь я уже боялась не того, что меня обидят; я испугалась за свою жизнь.
Я сделала несколько шагов, но лианы преградили мне путь. Они стояли густой плотной стеной. Трудно представить, что мы вообще сможем пробраться сквозь эту чащу. Прислонившись к пальме, я заплакала. Попыталась разорвать лианы руками, но ничего не получилось. Ко мне подошел доктор Миллер. Он стал успокаивать меня и даже обнял за плечи. Этого еще не хватало!
— Оставьте меня в покое! — заорала я и вкатила ему две увесистые пощечины. — Неужели я убежала в джунгли ради того, чтобы уединиться здесь с вами, с таким уродом? — И я разразилась истерическим хохотом.
Патер был гораздо толще, чем обычно бывают святые отцы. Он простер надо мной руки, и несколько минут я молилась вместе с ним, словно маленькая девочка.
16 
