ГЛАВА X

Париж спал. Было тихо, лишь изредка слышалось призрачное шуршание колес одинокого экипажа да доносимый порывом ветерка шелест листьев в аллеях парков.

Элиана смотрела на противоположный берег Сены, которая широкой, темной, неуловимо движущейся лентой пролегала внизу, под мостом, и исчезала вдали. Впереди, во мраке, был виден свет окон дальних домов, а выше, над засыпающим городом пылали алые отсветы заходящего солнца, и мир казался поделенным на две полосы: красную – наверху, и черную – уходящую вниз, туда, где на гребнях ряби мелькали кроваво-красные пятна отражавшегося в воде заката.

Женщина подняла взор на оранжевую пелену над головой – отблеск последних лучей, озарявших небесный свод. Она немного задержалась на том месте, где остановилась передохнуть. Здесь было пустынно, и Элиана могла не опасаться нескромного внимания случайных прохожих. Фонари горели лишь в начале и в конце моста, и ее фигура сливалась с мраком.

Перед нею распростерся Париж: силуэты труб, башен, домов, встающие из тьмы. Невозможно было оценить его размеры, но веяние духа величия, ощущение незримой мощи было повсюду, во всем. Этот огромный город заставлял растворяться в его стихии и жить, но его законам, иногда – независимо от людского желания, ибо был куда более сложным, древним, мудрым и могущественным созданием, чем сам человек с его слабой душой и беспокойным сердцем. Одно поколение сменяло другое – он же продолжал стоять, гордый, величественный, вечный. И единственное, что не давало людям затеряться в нем – сознание своей индивидуальности в сплетении судеб – своего неповторимого пути.

Элиана вернулась в Париж три месяца назад и первое, что она сделала, – повинуясь решению Бернара, отвезла Ролана в военную школу. И хотя звонкие голоса младших детей по-прежнему наполняли комнаты, ей казалось, что дом опустел. Она не хотела бы открыто признаваться в этом, но Ролан был ее любимым ребенком, «маленьким советчиком» и «маленьким мужчиной», ее первенцем, которого она некогда так боялась потерять. В те далекие времена детей, и тем более мальчиков, воспитывали иначе, чем сейчас, – куда более сурово, и, как правило, с малолетства определяли в закрытые учебные заведения, государственные или же существующие при монастырях, но материнские сердца остаются одинаковыми во все века, и Элиане было тяжело расставаться с сыном. К тому же Ролан имел слишком уступчивый и мягкий характер, и ей не хотелось, чтобы жизнь сломала его. Сейчас они были очень близки, но пройдет время, и ее мальчик забудет материнские ласки и детские игры. Что тогда наполнит его душу? Женщина боялась, что судьба превратит ее сына в бессловесное орудие какой-нибудь новой войны.

Элиана не могла вспоминать без слез, как Ролан вошел во двор школы и остановился, оглядываемый толпою сверстников, которые немедленно побросали свои занятия и окружили новенького. На мгновение он сильно сжал пальцы матери, но потом его рука выскользнула из ладони Элианы. Женщина наклонилась к сыну и тихо сказала:

– Если хочешь, мы вернемся домой. Поверь, я найду способ объясниться с твоим отцом и сумею убедить его не оставлять тебя здесь.

В глазах Ролана блеснули слезы, и в то же время в его взгляде появилась недетская решимость.

– Отец велел мне поступить в военную школу и стать офицером. Я… я не поеду домой.

Элиана поразилась мужеству маленького мальчика, душа которого впервые обнажилась навстречу жизненным ветрам.

Она уехала, оставив сына за казенными стенами, и долго не могла прийти в себя от этой неминуемой потери. Частые посещения воспитанников родителями не поощрялись, но раз в месяц было разрешено обмениваться письмами, и Элиана получила уже два листочка, исписанных старательно выведенными детской рукой неровными строками. Ролан ни на что не жаловался, но он сильно скучал по дому, мать это чувствовала и в свою очередь нестерпимо тосковала по сыну.

Затем пришло письмо от Бернара, и женщина не могла понять, осталась ли в его душе прежняя растерянность и боль. Бернар и прежде не писал ей пылких писем, он считал, что ни в одном, самом пространном послании невозможно выразить и десятой доли того, что чувствуешь, а потому ограничивался простым перечислением произошедших в его жизни событий и их краткой оценкой. Он не сообщал, собирается ли приехать в отпуск, и Элиана задавала себе вопрос: стремится ли он к этому вообще?

По приезде она навестила Шарлотту. Несмотря на то, что они так долго не виделись, встреча не была особенно теплой. Элиана заметила, что в манерах и во всем облике сестры появилась загадочная кошачья мягкость, и это удивило молодую женщину. Впрочем, держалась Шарлотта по-прежнему чуть насмешливо и холодновато, да еще, пожалуй, внимательнее, чем следует, разглядывала Адель, так что в конце концов Элиана даже пожалела, о том, что взяла с собою детей.

  133