очень нудно 
138 
– Ты счастлива, – сказала она, – счастливые люди легко прощают других.
– А ты? Ты стала счастливой хоть ненадолго?
Элиана услышала легкий вздох, похожий на шорох листьев в осеннем парке.
– Я попыталась. Но было слишком поздно. Так ты возьмешь мою девочку?
– Конечно. Как мне ее назвать?
– Каким-нибудь красивым именем! Ты сама решишь, рассказывать ей обо мне или нет, когда она подрастет. И еще я хочу попросить тебя: иногда навещай Поля! Возможно, ему будет тяжело одному.
– Разумеется. Я обещаю тебе.
– Элиана! – Шарлотта помедлила. – Особняк наших родителей в Маре… Мы смогли его выкупить. Переезжай туда. Отныне он принадлежит тебе и твоим детям.
Элиана закрыла глаза. Родительский особняк – оплот воспоминаний, обиталище странной, будто разлитой в атмосфере грусти, приют едва различимых, похожих на вздохи звуков и загадочных полутеней. Наверное, время в этом доме течет по-особому, там нет настоящего, зато прошлое не сходит со сцены; его присутствие чувствуется во всем: по комнатам скользят тени ушедших жизней, под потолком раздаются звуки произнесенных когда-то слов, и даже свет кажется необычным – обманчивым, приглушенным, исходящим из невидимого глазу источника. Реальность покинула эти стены, в них навек воцарились сны.
Но возможно, дом оживет, когда в нем зазвучат голоса детей! Ведь, так или иначе, жизнь продолжается.
Элиана еще немного поговорила с Шарлоттой и вышла, уступив место Максимилиану. Шарлотта хотела сказать нечто важное и ему.
Он осторожно переступил порог комнаты и встретил угасший взгляд женщины.
– Мне очень жаль, Шарлотта, – вымолвил он, не зная, что еще сказать.
– Сейчас не время для сожалений, Максимилиан! – Ее голос изменился, стал надтреснутым и тонким. – Признайтесь, вы удивлены тем, что я вас позвала?
– Нет. Ведь мы неплохо знаем друг друга.
Шарлотта сделала паузу, а затем произнесла с оттенком прежней насмешливости:
– Надеюсь, что так. А теперь обещайте мне не говорить Элиане о том, что я вам сейчас сообщу, по крайней мере, пока.
Максимилиан кивнул.
– Обещаю.
Шарлотта собралась с силами.
– Вам наверняка известно, что у Элианы трое детей? Так вот: второй ребенок, Адель, – ваша дочь.
Максимилиан молчал, затаив дыхание.
– Вам достаточно выяснить дату ее рождения или просто взглянуть на нее! Она не похожа на детей Бернара Флери, она похожа… на вас! Элиана сама призналась мне во всем, только мне и больше никому. Надеюсь, вы не думаете, что я стану лгать на смертном одре? Если хотите, я поклянусь на Библии.
– Нет, – негромко ответил Максимилиан, и женщине почудилось, будто она слышит стук его сердца. – Я вам верю.
– Элиана не хотела вам говорить, она думала, что вы ее разлюбили. Но ведь вы никогда ее не разлюбите, да? А еще я вам расскажу о вашей жене Софи. О Максимилиан! – она рассмеялась, и он заметил, что ее губы посинели. – Ради вас женщины готовы вогнать свою душу в ад! Впрочем, что такое душа? Говоря о ней, мы всегда представляем нечто воздушное, красивое. Если б мы могли узреть воочию все раны и шрамы, червоточины, которые оставляют на ней пороки, жизнь и судьба!
…Меньше чем через час она впала в сон и к полудню рассталась с жизнью.
Максимилиан произнес слова соболезнования, пообещал посодействовать в устройстве похорон и, извинившись, покинул дом – ему пора было ехать на службу. Он имел совершенно отсутствующий вид и казался погруженным в какие-то тяжкие думы.
Поль сидел в гостиной рядом с Элианой, сгорбившись и сжав голову руками, и по его белому лицу скользили тени от бегущих по оконным стеклам дождевых струй.
– У нее был такой уравновешенный характер. Она никогда ни на что не жаловалась, и я думал, она довольна своей жизнью.
Элиана вздохнула.
– Есть такое понятие – женское счастье. Но ты не должен себя винить, – поспешно добавила она. – Я уверена, ты дал ей все, что было в твоих силах.
Поль покачал поседевшей головой.
– Я привык к звуку ее шагов за стеною, к аромату ее духов. Моя жизнь! Пустое созерцание окружающего мира! Только присутствие Шарлотты и придавало ей какой-то смысл.
Он продолжал говорить, и Элиана его не перебивала. Она знала, что переживающие свое горе в молчании страдают вдвойне. Она, как и Поль, сожалела об ускользнувшем в вечность времени. Времени, когда еще можно было что-то переосмыслить и даже исправить. Она до сих пор не верила в случившееся, ей казалось: Шарлотта где-то здесь, между двух миров, она все видит и слышит их…
138 
