Последние отзывы

  111  

— Убери руки, скотина! Отпусти ее, ну!..

Тот оглянулся и разом прикинул, сумеет ли выбить из рук противника оружие, а также, решится ли Джек на выстрел. Он бы мог вышибить из Джека дух одним ударом здоровенного кулака, если бы только знал, что в револьвере нет патронов.

Привидение в человеческом облике таило опасность, с ним сражаться не стоило. Джек не был простым человеком в обычном понимании этого слова, он был из тех, с кем даже очень сильные люди обычно предпочитают не связываться. Обидчик Агнессы не обладал развитым умом, но он сразу это почувствовал. Пробормотав проклятия, он отшвырнул свою жертву и удалился к себе, оглушительно хлопнув дверью.

Агнессу душили рыдания. Она знала, что испытанное унижение надолго оставит свой след в памяти и душе. Если бы все это увидел Орвил!

Они вошли в комнату. Джек сел на кровать и отдышался. Ему хотелось привлечь к себе Агнессу и утешить, но он не был уверен, что она его не оттолкнет: в лице ее было столько враждебной горечи… А у него… у него, похоже, не осталось сил даже на настоящий гнев.

— Все в порядке, Агнес? — спросил он немного погодя, видя, что она как будто начинает успокаиваться.

— Да. Спасибо, Джек, — выдавила она. — Это было ужасно. — И добавила: — Я думала, ты выстрелишь!

Он не понял, обвинение это или упрек, но сказал:

— Если бы эта штука стреляла, Агнес, я бы выстрелил, не сомневайся.

Агнесса вскинула испуганные глаза.

— Там нет патронов, — с жалкой улыбкой объяснил Джек.

Агнесса провела руками по своему бледному лицу, словно выискивая следы проказы, ее движения были странно замедленны; она не переставала плакать, потом принялась поправлять одежду…

— Господи, Господи, как мне плохо! — вдруг прошептала она, уронив голову на стол. Она схватилась рукою за горло, словно ее мутило, и слезы хлынули из глаз бурным потоком. Ее колотила дрожь. Джек подал воду, и она едва смогла удержать стакан.

Она не скоро по-настоящему пришла в себя и обрела способность рассуждать здраво.

Все встало на свои места: Джек лег в постель, а она села рядом. Джек думал: не обвиняет ли Агнесса его в чем-нибудь, например, в том, что сегодняшний кошмар произошел из-за него?

— Я должен был это предусмотреть, — на всякий случай сказал он, — прости. Первое, что я сделаю, когда окончательно поднимусь на ноги, — выбью зубы этой скотине.

— Нет, — Агнесса положила руку на его пальцы. — Не надо, Джекки. Это всего лишь грубое животное, не стоит из-за него рисковать собой.

Джек внутренне встрепенулся: к черту Орвила, к черту Дэна, всех остальных, пытавшихся каждый своим способом вбить в его голову, что он скотина и тварь! Агнесса-то не считает так!

И внезапный порыв радости заставил его сказать:

— Послушай, Агнес, я не должен умирать, и я не умру, теперь мы это знаем, но я знал и раньше, знал всегда: я никогда больше никуда не исчезну. Пусть ты никогда не скажешь мне «люблю», пусть мы не будем спать в одной постели, пусть Джессика не признает меня своим отцом, все равно я хочу быть и буду рядом с тобой.

Услышав это, Агнесса внезапно поняла, что не столько словами, сколько своими поступками, сама того не желая, дала Джеку очень большие надежды. Он рассудил по-мужски: женщина, которой мужчина совсем уж безразличен и не нужен, не определила бы себя добровольно к нему в няньки, не стала бы таиться от мужа, рискуя своим благополучием, не произносила бы ласковых слов, не делала бы ничего того, что изо дня в день делала она, Агнесса.

Пока Джек оставался беспомощным, он был безопасен для нее, она видела в нем просто тяжелобольного, нуждающегося в помощи человека, ничего большего, ничего худшего. И в самом деле, то, что выдавало в нем беглого преступника, исчезло — почти исчезло — когда Агнесса постоянно находилась рядом (отчасти благодаря его собственным усилиям — он не хотел, чтобы она это заметила). Это ушло, хотя и способно было проявиться в любой момент снова, как проявилось только что с обидчиком Агнессы — во взгляде, во всем облике. Явное и вместе с тем неуловимое, оно было и тайным оружием Джека, и одновременно его уязвимым местом. Страшным несмываемым клеймом.

Агнессе стало горько, когда она увидела, как изменился этот человек: раньше у него были гордость и достоинство, а еще — независимость в сочетании со стремлением получить от жизни все лучшее, невзирая ни на свое низкое происхождение, ни на отношение окружающих, ни на бедность. А теперь он был согласен даже на это убогое, четвертованное счастье!

  111