203 
Это была новость. Разгорались огни Куйваста.
* * *
И состоялся митинг караблей – самый кратчайший.
Слушали: дело о предательском поведении гарнизона батарей полуострова Сворбе, о прислуге двенадцатидюймовок Цереля, об их постыдном бегстве в бою, об их спасенных шкурах.
Постановили: предать самому суровому революционному суду весь состав спасенных сегодня дезертиров со Сворбе и особенно команду с батарей мыса Церель.
Предать суду и казнить всех без исключения!
Всех. Кроме тех героев, что остались на батарее.
Артеньев, еще два офицера и большевики-матросы, оставшиеся на Цереле, этому суду не подлежали.
– Им вечная наша память!
На рейде Куйваста корабли приспустили флаги и тут же боевито вздернули их снова «до места».
Бескозырки опять взлетели на матросские челки.
Митинг закончился. Вот если бы всегда так – по делу!
Ясно. Честно. Кратко.
Ночь.
* * *
– Вот и ночь, – сказал адмирал Старк. – Может, это наша последняя ночь, Михаил Коронатович…
Бахирев ничего не ответил. Он понимал Старка: сегодня опять дрались эсминцы на Кассарском плесе – дрались жесточайше.
– Большие у вас потери? – спросил он начмина.
– Да как сказать… вполне естественные. Ужасен только вид трупов, передаваемых с кораблей из боя. Черт знает на что они похожи в веке двадцатом – в мазуте, липкие, обгорелые.
Бахирев нажал кнопку звонка, чтобы вестовые принесли чай.
– Ужасно другое: мы немца не пускаем, но он лезет и лезет… Сегодня Эзель сдан до конца, завтра они снова пойдут на Кассары, и следует ожидать атак на Орисарскую дамбу.
На Моонском створе море колыхало эсминцы, стоящие в нерушимой брандвахте. С их качливых мостиков люди вглядывались в коридор Соэлозунда, откуда искрометно сигналили друг другу немецкие корабли. А на севере молчаливо застыл Даго – настороженный. Сегодня видели, как, огибая его побережье, прошли куда-то 62 германских корабля, включая и дредноуты. Далеко на эстляндском берегу полыхало зарево пожаров над Перновом – мирный город недоспал, недочувствовал: его разбомбили с цеппелинов, германские «фоккеры» гонялись с воздуха даже за коровами, расстреливая их…
Среди ночи заговорила Ставка, и ее повелительный тон, унаследованный еще от царя, был принят на аппаратах флагманской «Либавы». Дробный стук в двери салона – вошел рассыльный:
– Господин контр-адмирал, свежая квитанция.
– Положи, братец, и ступай, – велел Бахирев.
– Есть…
Старк поднял глаза над стаканом недопитого чая:
– Что там пишут?
Ставка (уже отживающий организм былой власти) диктовала свою неразумную волю: «Приказываю не смущаться потерей полуострова Сворбе и церельской батареи… сосредоточивать силы на Эзеле, завтра решительно атаковать. Ирбенский пролив защищать всеми силами…» Надо совсем не знать обстановки в Моонзунде, чтобы отдавать такие глупейшие, абсурдные приказы!
– Конечно, – горестно заметил Старк, – все храбрецы на берегу, когда в море беда. Самое же дурацкое, что мы уже не в силах исполнить ни одного пунктика этого приказа.
– Один пункт мы исполнить еще способны: вам приказано не смущаться, и мы, Георгий Карлович, действительно не смущаемся…
Флот – в тревогах – заснул. Минную дивизию трясло на волне, и матросы в носовых кубриках часто просыпались от звона и грохота передернутых цепей. Ночь длится всего две неполные вахты.
* * *
Орисарская дамба устала… Полоска земли между Эзелем и Мооном была слишком узка для такой широкой отваги. До рассвета еще далеко. Кавторанга Шишко было не узнать: пришел вчера на дамбу пижоном с гельсингфорсской Эспланады, а сейчас… Сейчас он уже фронтовик! Шишко зубами стянул на своей руке окровавленную перевязку, французской булавкой скрепил разорванные в атаке штаны.
– Свинаренко, там граммофон… поставь-ка повеселее.
Взвизгнула музыка. В темноте не разберешь надписи на пластинке. Оказалось, что танго – модный танец… В черном небе вспыхнула ракета от Малого Зунда и осветила матросов.
Билась под тупою иглой пластинка, ерзая по кругу.
Ах, танго, танго… Встал один с земли, вздернув локти:
- Матреха, стерва, что ты задаешься?
- Скорей тангу со мной танцуй…
Германские эсминцы за Павастерортом жгли сигнальные фейерверки. В зеленом свете их, быстро сгоравшем, танцевали матросы.
Молча. На дамбе. Мотались клеши, и гнулись гибкие тела.
До рассвета еще далеко. А завтра – бой…
203 
