31

Я пробирался через дом, съеживаясь каждый раз, когда случайно наступал на плохо подогнанную или скрипучую половицу. По свету, горевшему в дальней части дома, я определил, что отец уже ушел из гостиной и сидит в своем кабинете, наверняка записывая в личный дневник историю, которую состряпали они с Джонатаном. Остановившись в дверном проеме, я с минуту наблюдал за ним. Он стал совсем седой, со старческими пятнышками на руках. Несмотря на всю услышанную ложь, мое сердце рвалось к нему. Передо мной сидел мужчина, никогда не знавший легкой жизни, потерявший сначала жену, а теперь и двоих сыновей.

Я шагнул к нему, и он резко поднял голову.

— Боже мой! — воскликнул он, роняя ручку на пол.

— Отец! — Я протянул к нему руки. Он вскочил, его глаза бешено заметались. — Все в порядке, — мягко сказал я, — я просто пришел поговорить с тобой.

— Ты умер, Стефан, — медленно проговорил отец, не сводя с меня изумленного взгляда.

Я покачал головой.

— Что бы ты ни думал о нас с Дамоном, ты должен знать, что мы не предавали тебя.

Страх на его лице внезапно сменился яростью.

— Вы предали меня. И не только меня, вы предали весь город. После того как вы опозорили меня, вы должны были умереть.

Я смотрел на него, и во мне закипала злость.

— Даже в нашей смерти ты видишь только позор? — спросил я. Так сказал бы Дамон, я словно чувствовал его присутствие рядом с собой. Я делал это ради него. Я делал это ради нас обоих, чтобы оправдать нас хотя бы после смерти.

Но едва ли отец меня слушал. Он только смотрел на меня.

— Ты теперь один из них. Разве я не прав, Стефан? — спросил он, медленно поворачиваясь ко мне спиной, как будто ожидая, что я прыгну и нападу на него.

— Нет, нет, я никогда не стану одним из них. — Я потряс головой, из последних сил надеясь, что отец мне поверит.

— Уже стал. Я видел, как ты истек кровью, я принял твой последний вздох, я ушел, оставив тебя мертвым. А сейчас вижу тебя здесь. Ты один из них, — повторил отец, прислонившись спиной к кирпичной стене.

— Ты видел, как меня застрелили? — спросил я в замешательстве. Я помнил голоса. Хаос. Вампиров, которые всё кричали и кричали в темноте. Чувствовал, как Ноа стаскивает меня с тела Дамона. А потом все стало черным.

— Я собственноручно нажал на курок. Я стрелял в тебя, и я стрелял в Дамона. Очевидно, этого оказалось недостаточно, — сказал отец ледяным голосом. — Я должен закончить начатую работу.

— Ты убил своих сыновей? — в ярости спросил я.

Отец угрожающе шагнул в мою сторону, и я понял, что по-прежнему боюсь его, несмотря на то, что он видел во мне монстра.

— Вы оба умерли, как только связались с вампирами. А теперь ты приходишь сюда и просишь прощения, как будто то, что ты сделал, может быть исправлено одним твоим «я сожалею».

— Нет. Нет! — Выйдя из-за стола, отец двинулся на меня. Его глаза продолжали метаться по сторонам, только сейчас он больше напоминал охотника, чем его жертву. — Я благодарю Бога за то, что ваша мать умерла и не увидела вашего бесчестья.

— Я еще не превратился. И не хочу. Я пришел попрощаться. Я решил умереть, отец. Ты сделал все, что наметил. Ты убил меня, — со слезами на глазах сказал я. — Все должно было быть иначе, вот что вам с Джонатаном Гилбертом следует записать в вашей фальшивой летописи. Все должно было произойти иначе.

— Все должно было произойти именно так, — возразил отец и ринулся за тростью, которую всегда держал в большой напольной вазе в углу кабинета. Молниеносно переломив ее на две части, он направил бо́льшую из них, зазубренную, в мою сторону.

  58