122 
Откуда-то слева до них донеслось утробное бульканье, и Матт посветил фонариком. В гигантскую трубу стекала широкая лента черной воды. Она блестела и лоснилась, словно покрытая маслом; то тут, то там на поверхность выныривали какие-то странные гибкие силуэты, но их тут же затягивало обратно.
— Это рыбы? — шепнул Фиделито.
— Не думаю...— Фонарик Матта выхватил из темноты длинное, жирное на вид щупальце. Оно выпрыгнуло из воды и, бешено извиваясь, попыталось зацепиться за что-нибудь на берегу.— Наверно, поэтому Тон-Тон и велел нам держаться от реки подальше...
Щупальце проиграло бой и с тошнотворным хлюпаньем исчезло в трубе.
— Побежали,— взмолился малыш.
Земля у них под ногами слегка подрагивала — это река прокладывала себе путь под дорогой. От чудовищного зловония Матт едва не терял сознание.
«Дурной воздух. Дурной воздух»,— твердил он про себя.
Если они упадут здесь, их никто не спасет.
— Скорее! — шептал Матт, но на самом деле медленно шел именно он.
Фиделито скакал впереди, как маленькая обезьянка.
Дорога пошла вверх по склону. Легкий ветерок разогнал тошнотворную вонь, и Матт без сил рухнул на землю. Грудь его тяжело вздымалась. Он закашлялся, болезненно перехватило горло.
«Только не это,— в отчаянии подумал он.— Не хватает только приступа астмы!»
Болезнь не тревожила его с тех пор, как он покинул Опиум, но от речного зловония вернулась с новой силой. Он согнулся пополам, тщетно пытаясь наполнить легкие кислородом.
Фиделито торопливо поскреб лимон и сунул его Матту под нос.
— Нюхай! Нюхай! — кричал он.
Но лимон не помогал. От напряжения Матт обливался потом, но не мог сделать ни вдоха.
— Я пойду за помощью! — крикнул Фиделито ему на ухо, как будто Матт в придачу оглох.
«Стой, это опасно»,— хотел сказать Матт, но не сказал: может, оно и к лучшему, если малыш уйдет.
Все равно он, Матт, не сможет его защитить...
Матт не знал, сколько прошло времени. Окружающий мир словно сжался до размеров крохотного клочка пыльной дороги, на котором он отчаянно боролся за жизнь. Но тут чьи-то сильные руки подхватили его под мышки и подняли высоко в воздух. Около его лица возник ингалятор — ингалятор! Матт схватил спасительный прибор и с жадностью вдохнул живительное облачко. Приступ прошел как не бывало. Мир снова распахнулся вширь.
Над ним склонилось обветренное лицо, изрезанное глубокими морщинами.
— Смотри, Гуапо, кого нам принесла река,— сказала женщина.
Гуапо — имя это, как известно, означает «красавчик» — сидел на корточках у обочины. Он одарил Матта широкой, почти беззубой улыбкой. Ему было лет восемьдесят, не меньше.
— Неудачное место выбрал ты, парень, для купания... — сказала женщина. Потом добавила: — Я пошутила. В этой реке никто не купается. Она смертельная. Идти можешь?
Матт поднялся на ноги, пошатываясь, сделал на пробу несколько шагов и кивнул.
— Оставайся с нами,—сказала женщина.— Не думаю, что мама ждет тебя домой нынче вечером.
— Он беглый сирота. Видишь его форму? — сказал Гуапо.
— И эти лохмотья ты называешь формой? — расхохоталась женщина.— Не волнуйся, ниньо. Мы никому не расскажем. Мы любим хранителей не больше твоего.
— Чачо,— прошептал Матт.
— Малыш нам уже все рассказал,— успокоил его Гуапо.— Смотри, к нему уже летит «скорая помощь».
Он поднял руку, и Матт увидел в небе гравилет — под действием антигравитационного поля зашевелились волосы на голове. С трудом переставляя ноги, Матт побрел по дороге. С одной стороны его поддерживал Гуапо, с другой стороны — женщина, назвавшаяся Консуэлой. Матт шел словно во сне. Все вокруг казалось ненастоящим: темная дорога, звездное небо, старик со старухой, ведущие его куда-то.
Наконец они подошли к высокой ограде. Консуэла нажала на кнопку, вбок скользнула раздвижная дверь, и перед Маттом открылась картина настолько неожиданная, что он решил: все-таки это сон.
За оградой, по периметру обрамленной изящными акациями паловерде, насколько хватало глаз, тянулись могилы. Все они были украшены пальмовыми ветвями, цветами, фотографиями, статуэтками, сотнями мерцающих свечей. Свечи стояли в красных, синих, зеленых, желтых, пурпурных стаканах и казались осколками радуги, пляшущими над землей.
На многих надгробиях была еда: тортильи, миски с чили, бутылки с газировкой, фрукты, целые стада крохотных осликов, лошадок и свинок из теста или сахара. На большом каменном кресте, грациозно обвив лапы хвостом, сидел прелестный котенок с розовым сахарным носиком.
122 
