очень нудно 
49 
— Обещаю, — тихо и серьезно проговорил он.
В камине сместилось полено, выбросив в трубу сноп искр. Лилли отвернулась от Тирни, опустилась на колени перед камином и начала ворошить угли за металлической решеткой.
— Лилли?
— А? — она повернула голову. — Что?
— Что ты скажешь, если я предложу тебе лечь вместе?
* * *
Весь вечер Мэри-Ли Ритт отдыхала.
Хотя это не было объявлено официально, она знала — завтра занятий в школе не будет. Даже если бы автобусы могли ходить по маршрутам, это было исключено, школьному округу пришлось бы дорого заплатить за обогрев школьных зданий при такой низкой температуре.
Тем не менее школьный комендант взял себе за правило извещать всех об отмене занятий лишь в самый последний момент, обычно уже утром, за час до первого звонка. Как любой незначительный начальник, он любил показывать свою власть и получал какое-то мелочное удовольствие, не давая людям поспать подольше.
Вместо того чтобы проверять тетради, хотя это было ее обычное занятие по вечерам, Мэри-Ли включила одну из видеокассет, взятых в аптеке. Героиня фильма оказалась пустышкой, герой — хамом и грубияном, лишенным каких-либо достоинств, искупающих недостатки. Единственным положительным моментом была подлинная, киношная влюбленность, ощущавшаяся на экране между красивыми молодыми актерами. Да еще песня в исполнении Стинга. Так стоит ли придираться к дырам в сюжете и спотыкающемуся диалогу? Да, это не психологический фильм, но это было веселое кино, помогающее отвлечься. Мэри-Ли получила удовольствие.
Потом она обошла весь дом, проверяя, всюду ли погашен свет и все ли двери заперты. Заглянув в коридор, где были спальни, она заметила, что под дверью Уильяма не пробивается полоска света. Должно быть, он давно уже в постели, подумала Мэри-Ли. Он всегда рано ложился и рано вставал.
Она зашла в свою спальню и закрыла дверь, но свет зажигать не стала. Уличный фонарь наискосок от дома давал достаточно света, пробивавшегося сквозь штору, чтобы можно было ориентироваться в комнате. Мэри-Ли убрала с кровати декоративные подушки, откинула пуховое стеганое одеяло. Потом она прошла в ванную и начала раздеваться.
Она не торопилась, медленно снимала каждую вещь, складывала ее и только потом принималась за следующую. Все ее тело покрылось гусиной кожей, но она все равно не стала спешить.
Оставшись голой, она сняла резинку, стягивающую волосы в конский хвост, тряхнула головой и провела пальцами, как гребешком, по прядям пшеничного цвета, которыми втайне гордилась. Ей нравилось ощущать мягкое, чуть щекочущее прикосновение волос к обнаженным плечам.
Ее ночная рубашка висела на крючке на двери. Мэри-Ли надела ее. Рубашка была коротенькая не по сезону, но ей нравилось шелковое, богато украшенное кружевами белье, и она носила его круглый год. Ежась от холода, она прошла в спальню.
Она уже забиралась в постель, когда он одной рукой схватил ее за талию, а другой зажал ей рот. Она попыталась кричать и выгнула спину в попытке вырваться.
— Тсс! — прошипел он ей прямо в ухо. — Замри, а не то мне придется сделать тебе больно.
Мэри-Ли перестала вырываться.
— Вот так-то лучше, — прошептал он. — Твой брат спит?
— М-м-м…
Он еще сильнее стиснул ее талию и крепко прижал к своей груди. Его горячее влажное дыхание щекотало ей ухо и шею.
— Я спросил: твой брат спит? Она помедлила, но потом кивнула.
— Хорошо. Просто отлично. Делай, как я говорю, и тебе не будет больно. Поняла?
Ее сердце отчаянно колотилось, но она поспешно кивнула.
— Если я уберу руку с твоего рта, ты закричишь?
Она отрицательно покачала головой. Возможно, слишком быстро: он ей не поверит.
— Только попробуй… — зарычал он.
Мэри-Ли снова покачала головой. Он убрал руку.
— Что ты со мной сделаешь? — прошептала она. И тогда он показал ей.
Глава 12
Он больно заломил ей руку за спину и прижал ее ладонь к своему обнаженному пенису. Мэри-Ли ахнула. Он сжал ее пальцы вокруг своей возбужденной плоти, заставил двигать рукой вверх-вниз.
Их отражение было видно в большом французском зеркале-психее, висящем на стене напротив кровати. Это старомодное зеркало досталось ей по наследству от матери, а той от ее матери. Овальное стекло было заключено в резную деревянную раму кремового цвета, расписанную розовыми бутончиками.
Но ничего идиллического не было в сцене, отражавшейся сейчас в его серебристой глубине. Это была мерзкая грубоэротическая сцена. В темноте Мэри-Ли с трудом различала свое отражение в белой рубашке. Фигура мужчины словно расплывалась во мраке. Мэри-Ли отчетливо видела лишь натянутую на лицо трикотажную шапочку с прорезями для глаз. Она скорее чувствовала, чем видела, его взгляд, следящий за ней в зеркале.
49 
