очень нудно 
127 
— Здесь холодно, — проговорила Герда.
Они опять сидели в темноте «подвала» ангара. Химфонарь давно погас, а тратить бесценный бензин зажигалки Герман не считал необходимым. Наверху все еще продолжалась Буря, глухой рев стихии удерживал людей от попыток выбраться наружу.
— Зуб на зуб не попадает, — согласился Герман. Голос Герды выдернул его из объятий дремы.
Здесь действительно было прохладно, особенно если просидеть двадцать с лишним часов. Следопыт откинул куртку, встал, потянулся, разминая затекшие ноги.
— Походи, будет легче, — посоветовал он девушке.
Она завозилась в темноте, но осталась на месте.
— Уже… бес… бесполезно, — сказала Герда, — Буря может продлиться еще… двое суток. У нас почти нет еды.
— У нас не почти нет… у нас совсем нет, — поправил ее Герман, — весь паек остался у Густава. Надеюсь, они переживут Бурю. Шансов у них, по крайней мере, больше нашего. Еда есть.
— Голод можно вытерпеть, но вот если я окоченею… — Герда замолчала.
Герман и сам чувствовал, что температура в подвале не такая уж и высокая. Он на ощупь пробрался к девушке, едва не наступил ей на ногу и присел рядом, прислонившись к стене.
— Где твоя куртка?
— Здесь, — засопела она.
— Давай сюда.
Он взял ее куртку, положил поверх свою и накрыл Герду и себя, прижавшись плечом к плечу девушки.
— Так нам обоим будет теплее, давай сюда свои руки, — сказал Герман, и ему показалось, что вышло немного грубовато.
Он взял ее ладони и стал дышать на них. Минута тянулась за минутой, и Герман прекратил только тогда, когда почувствовал, что пальцы Герды потеплели.
— Так лучше? — спросил следопыт.
— Да… Спасибо. — В голосе девушки прозвучала благодарность.
— За что спасибо-то? — усмехнулся Герман. — Я просто спасаю свою жизнь. Если ты тут околеешь от холода, твой папаша с меня шкуру спустит. Он такие веселые приемы знает. Знаешь, как мне руку однажды за спину завернул? А если с тобой что-нибудь случится, он мне, пожалуй, голову завернет куда-нибудь. И это будет нехорошо. Как ты думаешь?
— Спасибо, — повторила Герда и вдруг потянулась к Герману, безошибочно отыскав в кромешной темноте его губы…
А наверху, завывая, как сотня нераскаявшихся грешников, металась по небесам и билась о землю жестокая Буря…
Глава тринадцатая
ПУСТЬ СУЩЕСТВА, КОТОРЫЕ НАЗЫВАЮТ СЕБЯ ЛЮДЬМИ, ГОВОРЯТ:
И простер Господь длань свою над людьми и сказал голосом ласковым: «Возлюбите детей своих, ибо дети ваши — то единственное, что останется после вас, когда уйдете вы в райские кущи. Именно дети возродят былое величие рода людского, ибо никто, даже Дьявол, не встанет на пути тех, в ком живет Надежда и Вера. Блаженны дети людские, ибо жить им во славу Господа».
ВНЕМЛИТЕ ГЛАСУ ЧИСТОГО РАЗУМА:
И простер Господь длань свою над истинными детьми своими и сказал голосом грозным: «Питайте ненависть к детям теней, ибо их дети — то единственное, что стоит между вами и мной, ибо недалек тот день, когда невинный младенец обратится в Антихриста, и тогда никто, даже самый мой верный слуга, не решится встать на пути того, в ком живет Мерзость и Тьма. Прокляты дети теней, ибо спят в них зерна дьявольской Тьмы».
Герман с трудом откинул тяжелую крышку люка, и яркий свет ударил ему в глаза. Два дня, проведенные в полной темноте, дали о себе знать — следопыт зажмурился и принялся на ощупь выбираться наверх. Земля возле люка была сырая, и пальцы скользили.
— Вот они! — радостно закричал Франц.
Послышался топот, и чьи-то руки подхватили Германа.
Глаза постепенно адаптировались, и вскоре Герман смог различить, что свет, показавшийся ему поначалу нестерпимым, на самом деле не такой уж и яркий… На улице был глубокий вечер, с неба накрапывал мелкий дождик. Следопыт запрокинул голову и открыл рот, ловя дождевые капли. Франц сунул ему в руки флягу. Герман благодарно кивнул — за два дня горло чертовски пересохло, он сделал пару больших глотков и закашлялся…
— Живой! — радостно пискнул Густав и от души приложил следопыта по спине, да так, что тот едва не загремел обратно в подвал.
— Поаккуратнее, громила, — проворчал следопыт, — ты меня так пополам переломишь.
— Тебя, пожалуй, переломишь, — хмыкнул Густав, — ты вон какой здоровый.
127 
