Последние отзывы

  59  

– Вы мои друзья, – сказал шах, – и я всегда останусь другом России: мой восьмой сын попал в плен к вам, но хан Барятинский вернул его мне; мой народ болел и умирал от непонятной болезни – ваш везир из Тебриза прислал в пашалык врача; мой пятнадцатый сын учится сейчас в кадетском корпусе в Петербурге и даже завел себе русскую сайгу ^[6].

Потом шах хлопнул в ладоши и что-то сказал. Прислужники внесли широкий ящик с влажным песком.

– Разрешаю вам приблизиться ко мне, дети мои, – повелел шах и махнул рукой, чтобы все ферраши и тюфенкчи вышли.

Когда слуги удалились, шах встал.

– Смотрите сюда, дети мои, – таинственно повелел он.

Пальцы макинского феодала вдруг забегали по песку, вкрадчиво его приминая. Они нежно пощипывали песок, гладили его и холили, и на лице старика было написано удовольствие, словно он ласкал самую молодую из своих жен.

Все это поначалу казалось забавой, детской игрой, но не прошло и трех минут, как поручик и юнкер увидели выросший под изнеженными пальцами шаха отчетливый горный рельеф ближайшего турецкого санджака.

Шах вымыл руки и, взяв тонкогорлый кувшин, плеснул водой в одну из гибких морщин среди песчаных холмов.

– Это река Соук-Су, дети мои, – сказал шах и пугливо оглянулся на двери. – Вот здесь, за перевалом Ага-Джук, конница курдов. Два табора, три табора – я не знаю. Турки – здесь… Ваши солдаты дерутся, как разъяренные барсы, но вас всего две тысячи…

Он выждал, поглядев на Карабанова; поручик согласно кивнул, – в гарнизоне Баязета их было немногим более одной тысячи, но пусть макинский шах остается в неведении.

– Турок здесь тридцать тысяч! – досказал шах. – И все на лошадях. Отсюда может прийти на горбах верблюдов легкая артиллерия – «зембурекчи». Турецкие пушкари приучены умирать на стволах орудий, но не отступать. По дороге на Ван, – продолжал шах, – движется осадная артиллерия. Орудия немецкие, из крупповской стали, а у вас только восемь пушек, и они бронзовые… Так?

Он снова посмотрел на поручика, и Карабанов снова кивнул (у Потресова было только три орудия и два ракетных станка).

– Я послал своего гонца к генералу Тер-Гукасову, – печально закончил шах, – но он не вернулся… Вам надо покинуть Баязет! Вас ждет смерть…

Стало тихо. В саду шумели деревья и нежно звенели серебряные колокольчики. Канарейка щелкала клювом по прутьям своей клетки. Офицеры поклонились.

– Мы очень благодарны вам, ваше высочество, – сказал Карабанов, – но из Баязета мы не уйдем. Где русский флаг поднят хоть единожды, там он уже не будет спущен до тех пор, пока мы сами не снимем его.

Шах быстро разворошил песок, сравняв все горы и реки, закрыл глаза. Живот его ходил ходуном под синим халатом, пальцы быстро двигались, и наперстки сверкали. Кивнув головой, он очнулся и стал смотреть на портрет мадам Рекамье. Сатиат-ханум, которую он познал недавно, намного лучше. И шаху захотелось ее увидеть. И заглянуть в ее детские глаза. И услышать, как она смеется. И подарить ей что-нибудь.

И шах стал думать о своем…

Офицеры вышли.

Казаков и милицию, как выяснилось, не покормили. Видать, макинский шах поскупился. Им только разрешили нарвать в саду недозрелых, еще зеленых слив.

– Казаки, на-конь! – крикнул урядник, отплюнувшись косточкой сливы.

До границы их сопровождал серхенг – полковник. Рядом с неутомимым Лордом неслась его кобыла, у которой ноги, живот, хвост и грива были выкрашены хной. Желто-красные яблоки пятен делали эту кобылу как бы не настоящей, а вроде игрушечной, как фигурный тульский пряник. Проводив казаков до границы, серхенг круто осадил свою лошадь и махнул теберзином:

– Соул-Су – там! Сеферитан бихатир умид варэм кэ мураджаати шумара бэ селамети зиарет кунэм!.. ^[7]

Ехали долго. Шли без мундштуков, на трензелях. Отдохнувшие лошади бежали резво. И снова закружили среди скал и ущелий, снова захрустела под копытами острая щебенка.

В одном месте поручик остановился. На солнцепеке лежал обглоданный шакалами скелет рослого человека. Ветер разносил и заметывал песком обрывки одежды. Кто он: русский?.. перс?.. турок?.. А может, тот самый гонец, которого шах посылал к генералу Тер-Гукасову? Этого теперь не узнает никто.

И, сморщившись от кислой сливы, Андрей погнал дальше.

14

Вечерело…

Запах майорана и высохших ковылей был удушлив и горек. Стадо диких коз пронеслось в отдалении.

  59