Последние отзывы

  60  

– Ваше благородие, – сказал Егорыч, – у вас глаза помоложе: не турки ли это?

Андрей схватил бинокль: так и есть – слева, вдоль подножия горного хребта, скакали человек двадцать всадников. Вот они круто развернулись – теперь идут напересечку отряду. На длинных пиках мотаются конские хвосты, ветер относит и треплет коленкоровые юбки.

– Ваше благородие, отличиться дозвольте? – спросил Дениска, скидывая чехол с винтовки.

– Давай отличайся…

Дениска вырвался вперед. Круто осадил коня. Было видно, как он тщательно прицелился, выстрел громыхнул – и один курд полетел с лошади. Остальные рассыпались цепью, каждый вытащил из-за спины раздвижной угол; поставив эти сошки себе на колени, курды положили на них винтовки и… вжиг! – фуражка слетела с головы Карабанова.

– Подними, – сказал он ближнему казаку; тот поднял; Андрей стиснул в ладони рукоять шашки, но курды на бешеном аллюре уже скакали в сторону гор и вскоре совсем исчезли из виду.

Ехали дальше.

Слева – скалы, справа – бурный ручей, вода в котором была цвета крепкого кофе с молоком, а на другом берегу ручья – невысокая крутизна; за нею опять шла ровная, словно выструганная доска, дымчатая долина, и потом снова горы, уже Зангезурские, а за этими горами Баязет.

– Сейчас навалятся скопом, – сказал Егорыч.

Встреча с разъездом противника произошла около половины пятого. Когда появилась первая сотня турецкой конницы и начала медленно спускаться с гор, Карабанов снова раскрыл часы: было без восьми минут пять часов. За первой сотней из соседнего ущелья с гиканьем и воем вылетела вторая сотня. Потом, впереди отряда, лавиной двинулись с гор еще четыре сотни.

– Тихой рысью, – приказал Карабанов и вспомнил Аглаю: наверное, она завоет в голос, как деревенские бабы, когда узнает о его гибели.

Трехжонный бросил в рот сливу, пожевал ее и сделал испуганное лицо:

– Ваше благородие, кажись, косточку проглотил… Со мной ничего не будет?

– Ерунда, – успокоил его поручик, – пороху не выдумаешь и дерева из тебя не вырастет.

Карабанов не сводил глаз с маневров турецкой конницы. Опытным глазом кавалериста он распознавал недочеты и промахи противника. У турок, как видно, не было никакого плана атаки, и теперь они спешно выравнивались, потом заваливали фланги обратно, а порой одна «орта» сминала другую, и тогда в их рядах получалась полная неразбериха.

– А я боюсь, – переживал урядник, щупая живот, – дерево-то из меня не вырастет, а вот ежели, к примеру, кишку порвет… Тогда как?..

И вот момент наступил.

– Сотня, – заорал Андрей исступленно, – с поворота направо… фронтально… арш!

На полном разлете рыси, вздымая каскады брызг, в мутной коричневой пене, лошади бросались в ручей; бурный поток валил их и нес на камни, Карабанов, мокрый и задыхающийся, выбрался на другой берег: за его спиной высился откос, поросший кустами, за откосом лежала равнина.

– Голубчик Евдокимов! – позвал он. – Велите сбатовать лошадей наверху, оставьте с ними коноводов; эриванцев гоните обратно к нам. Атаку будем принимать здесь!

И турки еще только продолжали перестроение, когда весь правый берег ручья уже ощетинился жесткими иглами винтовочных стволов.

– Быстрее, шевелись! – кричал Евдокимов, настегивая нагайкой по лоснящимся от воды лошадиным крупам. – Давай наверх… Коноводы, тащи их… ломай кусты!..

Лошади, вытянувшись телами, прыгали наверх; пустые стремена и брошенные поводья – в этом было что-то неестественное и жалкое; кобылы трусливо прижимались к коноводам.

И когда весь табун гуртом собрался на равнине, в толпе милиции вспыхнула отчаянная ссора; над папахами повис громкий гвалт ругани, кто-то выстрелил в небо, и вдруг – один за другим – милиционеры заскочили в седла, нахлестнули коней и поскакали в сторону синевшего вдали Зангезура, за вершинами которого лежал спасительный Баязет. Это бы еще полбеды; но, повинуясь чувству стадности, покинутые казаками кони с голосистым ржаньем вдруг тоже ринулись бежать на север – за милицейским взводом.

– Стой… стой! – заорал Евдокимов, раскидывая руки, но его тут же сшибло с ног напором лошадиных грудей, и он, перевернувшись раза три через голову, зарылся без движения в душный ковыль. Мимо него стремительно мелькали черные, рыжие и белые ноги, возле самого лица юнкера крепко молотили землю лошадиные копыта. Потом вся эта лавина – с грохотом и ржаньем, с храпом и дрожью – прокатилась дальше, и тогда Евдокимов сел.

  60