Лёгкий, ненавязчивый романчик 
67 
Баязет прискучил уже поручику, мир с Аглаей после вчерашней пьянки восстановить было нелегко, и он, недолго покуражась, все-таки согласился.
– Сколько там? – спросил Андрей, беря ведомость. – Всего сто шестнадцать тысяч с мелочью? Черт возьми, почти столько же я проиграл однажды в карты, после чего мои именьишки пошли с молотка… Ладно, еду!
Обрадованный майор Потресов провожал его до рогатки.
– Вы уж там не загуляйте, пожалуйста, – трогательно просил старик. – Я понимаю: молодость, девицы, желание кутнуть, все такое… Но и время-то сейчас тревожное: налетят турки хоть завтра – и не успею деньжонки послать семейству. Дашеньке вот и платьице надо новенькое, ведь к ней, слава богу, порядочный человек сватается!
Карабанов, перекинув через седло пустые тулуки, рассмеялся невесело:
– Так и быть, майор: ради уважения к вам обещаю кутить только на свои, не касаясь ваших фуражных…
Игдыр встретил его пылью, горячечной сумятицей тыла и букетами легкомысленных дам, понаехавших ради экзотики. Стены домов ломились от вывесок. Духаны и майдан кишели разной нечистой силой. Тут были ветеринары «без места» и прогоревшие подрядчики, лихие крепколобые интенданты с прямыми честными взглядами и просто мелкотравчатые мерзавцы, о которых старый Егорыч, взятый Карабановым в попутчики, выразился так:
– Вольные люди. Над нами землю сгребут лопатой, а они деньгу загребут лопатой. Эх, слава казачья, да жизнь-то собачья!..
Андрей Карабанов был поражен, когда ему тут же, при въезде в город, один толстобрюхий прапорщик в мундире квартирмейстера предложил «по дешевке» гусарскую саблю с темляком, перевитым анненской лентой.
– Стыдитесь, прапор! – возмутился Карабанов. – Хозяин этой сабли был кавалером российского ордена, и на эфесе еще не успел высохнуть пот от его ладони.
– Да ведь я не дорого и прошу, – не унывал спекулянт. – Всего-то тридцать рублей. Другие дерут и дороже…
– Егорыч! – взбеленился поручик. – Свистни-ка его нагайкой… Бей, такие все стерпят!..
В казначействе армии кисла длинная очередь давно не бритых офицеров. «Ждем вот, – вздыхали они, – пока что денег нет ни гроша».
– Э-э, вы просто не умеете разговаривать с тыловыми крысами, господа! – И сгоряча Карабанов разлетелся прямо к управляющему.
Статный господин с высоким лбом мудреца сидел в кресле, читая вслух какую-то ведомость длиной аршина в два. Андрей успел разглядеть на его груди лавровый веночек с цифрою XXXV – сие означало, что за спиною у господина целых тридцать пять лет беспорочной службы. Тут же находились гусарский корнет в нежно поскрипывающих лосинах и полковник гвардейской артиллерии; это были офицеры из числа тех, которые говорят: «Война-матушка!» – и потирают при этом руки.
– Что вам угодно, господин поручик? – спросил управляющий бархатным баритоном.
– Прикажите немедленно начислить деньги гарнизону крепости Баязет. Я прямо с позиций, ждать в очереди не могу.
– Ох, какой же вы нервный и скорый!.. Впрочем, – добавил чиновник с некоторым оттенком глубокомыслия, – деньги вы, конечно, получите. Только вам требуется для этого приложить кое-какие… да, кое-какие старания.
– Вот я и приложил. – Андрей брякнул по полу шашкой. – Всю ночь скакал от самого Баязета и, как черт, весь в грязи, даже не перекусив, – прямо к вам! Что же еще?..
Деликатным щелчком чиновник поправил манжету, выглянувшую из-под рукава, и снова повернулся к собеседникам-офицерам:
– Так, говорите, Любовь Германовна укатила на Каджорские дачи? Ах, в Нарзан, на воды?.. Чудо-женщина. Сколько в ней блеску, просто диво. Здесь, в этой дыре, только и отдыхаешь с такою Аспазией…
– Послушайте, – снова начал Андрей, – я ведь жду. У нас в гарнизоне уже дохнут верблюды, лошадей мы кормим ячменем вместо овса.
Чиновник потер свой сократовский лоб, оглядел Карабанова всего – от шпор до фуражки (словно оценивая, за сколько бы купить молодчика) – и хладнокровно, нисколько не стесняясь свидетелей, вдруг спросил:
– А вы, голубчик, сколько даете процентов?
Такой патриархальной бесцеремонности поручик никак не ожидал:
– Не разумею: какие проценты?
Желторотых всегда надо учить, так повелось еще при царе Горохе, и управляющий выговорил поручику уже тоном строгого наставника.
– Молодой человек, – сказал он, – мне обычно платят по восьми процентов с общей суммы. Но вы, казаки, – мужичье ведь упрямое: с вас я беру меньше. Однако ниже пяти процентов брать все-таки не намерен… [9]
67 
