Лёгкий, ненавязчивый романчик 
71 
– Иди, иди, братец, – подзадоривал он, вспоминая подобные случаи из своей жизни.
– И очень просто… Дениска! – гаркнул вахмистр. – Где ты там?..
Из-за двери вылетел Дениска, подхватил вахмистра и выставил его из комнаты. Карабанов долго смеялся взахлеб, и этот случай излечил его угрюмое настроение, в котором он пребывал после пережитых гнусностей в Игдыре: он снова ощутил себя будто в своей семье, среди людей, ставших родными и близкими; хитрости Дениски и гульба вахмистра – все это было как маслом по сердцу, такое дорогое ему и понятное.
………………………………………………………………………………………
В один из дней на горизонте показался легкий дымок, потом солнце померкло и наступили сумерки. От границ Персии двинулась на Баязет саранча. Легкий треск слышался в небе от частого биения миллионов крыл. Вот первая из гадин ударилась Карабанову в лоб, и он услышал, как закричали казаки, спасая остатки сена и фуража. Зрелище было жуткое и совсем не похожее на все те описания, которые поручик читал когда-то.
– Боже мой, – сказал он, – у нас в России мужики хоть канавы роют, бабы в ведра колотят. А эти проклятые даже аллаха своего на помощь не пригласят.
И очень удивился, когда узнал, что на следующий день майдан уже торгует саранчой жареной и варенной в соусе. Одни только птицы – скворцы, вороны и аисты – беспощадно накидывались на саранчу и, утомившись в бесплодной борьбе, залетали в реку, чтобы освежиться в воде и потом снова броситься в неравную битву.
Саранча шла, пожирая на своем пути не только живое, но даже камышовые крыши и парусиновые попоны; затем туча разредилась. В гарнизоне появились новые дела и заботы, а вскоре штабс-капитан Некрасов, подходя к солдатской казарме, услышал песню, рожденную в Баязете:
- Плохо нам житье настало
- С командиром не отцом.
- С лихоимцем, каких мало,
- С ругательным подлецом.
- Он оставил нас в презренье,
- Чтоб подохли мы скорей,
- Сам же лопает варенье,
- Уважает и гусей.
- Если вы узнать хотите,
- Разжирел он отчего…
Некрасов бомбой ворвался в казарму:
– Прекратить пение! Вы что? В арестантские роты попасть желаете?..
Пацевич все эти дни не вылезал из своей каморы. Он спешил дочитать третий том «Половой жизни женщины». Это было капитальное сочинение, подкрепленное обширной библиографией герра профессора фон Шмутцке, столь уважаемого на своей родине и в публичных домах всего мира. Том, правда, начинался сразу с 213-й страницы, картинки в нем были вырезаны, но полковник и так, по одному лишь смыслу, догадывался о содержании.
Книгу эту он отобрал у прапорщика Латышева.
– Молоды еще, прапорщик, – сказал полковник обидчиво. – Лучше бы прочли зелененькую книжечку генерала Безака. Да и солдаты на вас жалуются, что вы не заботитесь о их нуждах. А ведь расчет с маркитантами вам поручили!
Прапорщик остался стоять бледный как смерть. С продовольствием действительно последнее время было скверно. Первым заговорил об этом штабс-капитан Некрасов – он обладал способностью предугадывать события. На первом же офицерском собрании Юрий Тимофеевич выложил на стол солдатскую бескозырку, в которую было насыпано что-то непонятное: Карабанов, приглядевшись, узнал те самые комки, которые сушили казаки на рогожах перед самым его отъездом в Игдыр.
– Господа! – начал Некрасов. – Вот эти гнилушки, назначенные поначалу для эрзерумского эшелона, потом сбагренные в желудки верблюдов и, наконец, благодаря премудрому вмешательству Исмаил-хана, поступившие на довольствие нашего гарнизона…
– Так это не тютюн? – удивился Карабанов. – Сухари, кажется, или лепешки… Однако примечательно! А я-то думал, что они тютюн сушат.
– И в самом деле, – продолжал Юрий Тимофеевич, – по меньшей мере странно выглядит положение нашего солдата. Приказом по армии он должен иметь на день: фунт мяса и полфунта солонины, по чарке водки, три фунта печеного хлеба. Это, господа, не считая приправ, крупы, бураков, капусты, соли и кваса-пенника. А что же он имеет в действительности?..
Сивицкий притянул к себе бескозырку.
– Они это варят, – сказал капитан. – Раскрошат и варят. Я видел, только не понял – что. Подумал, кофе…
В разговор авторитетно вступил Пацевич:
– Больше всего, господа, – начал он, – я уважаю в канцеляриях лентяев. Им лень работать, и они поскорее сбывают дела с рук. Оттого-то у лентяев не видно никакой волокиты. Но то, что вы мне тут показали, – полковник притянул к себе бескозырку, – возмутительно! Я сегодня же прикажу списать это дерьмо. Доктор, сразу же составьте акт.
71 
