Лёгкий, ненавязчивый романчик 
79 
– Довезете подлеца до Игдыра. Убегать будет – стреляйте. Без провизии не возвращайтесь. Все ясно, казаки?
На следующий день ему встретился Латышев.
– Ну, как? – с бодрой развязностью спросил он. – Договорились?
Рука прапорщика (величиною в солдатский сухарь) повисла в воздухе.
– Я, – сказал Андрей сквозь зубы со свистом, – могу уважать чистоплотную бедность. Умею прощать людям самые низкие пороки. Но я не терплю подлости, и уберите вашу грязную лапу… Сколько он вам давал? Отвечайте!
В лице Латышева что-то изменилось, он мгновенно состарился тут же, почти на глазах Андрея, и жалко забормотал:
– Первый раз… честное слово! Первый… в жизни…
Карабанов повернулся и пошел. Потом остановился.
А куда он идет?..
И вдруг поймал себя на том, что идет к майору Потресову – ему хотелось видеть честного человека!
6
Прапорщик Латышев повесился в конюшне первой сотни. Ватнин услышал, как бьются в испуге кони, вбежал туда, сразу шашку выхватил – р-раз! – секанул по веревке. Потом, ведро воды на прапорщика вылив, присел рядом, гудел юнцу в пылающее ухо:
– Ежели, скажем, девка к другому ушла – и хрен с нею! Ежели, к примеру, тоска поедом ест – на люди иди, водки выпей. Ко мне забегай, разговоры вести будем. О том о сем. Я, брат, повидал много.
– Спасибо, только все не то, – сказал прапорщик и, пошатываясь, ушел из конюшни.
Ватнин ускакал со своей сотней к Деадину, имел короткую сшибку с конницей противника, в которой ему прострелили левую руку возле локтя. Обозлившись, Ватнин велел казакам закинуть карабины за спину и работать одними шашками.
Вечером Аглая бинтовала ему руку, и, когда сотник ушел, она сказала Сивицкому:
– Какой он забавный, правда? Такой громадный и теплый, как печка. Мне даже кажется, что около него всегда очень уютно…
– Ватнин – замечательный казак, – отозвался Сивицкий. – И очень чистый человек. Почти ребенок. Клюгенау и он – вот их двое, кого я особенно люблю в гарнизоне.
– Это какой Клюгенау? – спросила Аглая.
– Да такой восторженный чудак, в очках. Если к вам подойдет совершенно незнакомый человек и спросит: не может ли он вам быть полезен? – так знайте, это и есть Клюгенау.
– А-а-а, – протянула Аглая, – теперь я вспоминаю. Он, кажется, инженерный прапорщик или еще что-то в этом роде. Вечно копошится в мусоре и, когда я прохожу мимо, он издалека начинает раскланиваться со мною.
– Ну, это и есть барон, – засмеялся Сивицкий. – Странный полунищий барон, – сытый одним светом звезд, который тратит свое жалованье на солдат и будет счастлив, если вы случайно скажете ему: «Федор Петрович, я рада вас видеть!..»
– Хорошо, если так. Вот увижу и скажу: я рада вас видеть…
Встреча произошла случайно. Женское любопытство, пересилившее страх, заставило Аглаю как-то вечером толкнуть узенькую дверцу в одном из переходов крепости. Сыростью и тленом пахнуло в лицо. Она чиркнула спичкой. Узкая лестница, крутясь винтом, уходила куда-то наверх. Ступени были покрыты густым слоем пыли, и чьи-то четкие следы выделялись на них.
– Страшно, – поежилась Аглая и, вся замирая, стала подниматься по лесенке; шаткий огонек спички вырывал из мрака один поворот за другим. Все выше и выше взбиралась женщина, подобрав края платья, трепещущая и довольная от сознания своей смелости.
И вдруг:
– Ай! Кто здесь?
Ей открылась круглая башенка, и чья-то фигура встала навстречу; через узкие софиты упал свет луны и блеснули стекла очков.
– Не бойтесь, сударыня, – сказал Клюгенау. – Здесь никого нет, кроме меня.
Стряхнув оцепенение, Аглая подошла ближе.
– Федор Петрович, – сказала она, переводя дыхание, – я… рада вас… видеть.
Прапорщик наклонился, порывисто поцеловав ее руку.
– Это правда? – спросил он, уже счастливый.
– Ну конечно. О вас говорят так много хорошего.
– Не верьте этому, – с сожалением произнес он, отпуская руку женщины. – Человек должен быть лучше меня. Я не достиг еще и тени совершенства. Легко каждому из нас создать для себя коран жизни, но как трудно порой выполнять его заповеди. Вы сказали сейчас, что рады меня видеть. Я – человек и должен быть добр… я понимаю! Но разве бы я согласился, чтобы эта радость принадлежала сейчас другому?..
Аглая, зажмурив глаза, с удовольствием поежилась, как кошка перед огнем.
– Вы знаете, Федор Петрович, – сказала она, – почему-то я вас таким себе и представляла… Только скажите, что вы делаете здесь? Один? В темноте?..
79 
