Последние отзывы

  83  

Отец Герасим, гарнизонный священник, недавно прибывший в Баязет, мужчина сердитый и строгий, решил заступиться за свою паству.

– То не так, – сказал он в черную, как у цыгана, бороду. – Может, цыгане его давно съели, а вы солдат в грехе обвиняете! Разве ж так можно?

– Вы, святой отец, помолчите, – вступился Штоквиц. – Вот хозяин вола принес в доказательство даже кость: он нашел ее возле казачьих казарм карабановской сотни. Ну?

И комендант показал здоровенный мосол, на котором еще висли махры вареного мяса.

– Мой вол, – упрямо качнул головой турок.

– Поручик Карабанов! Почему вы молчите? – спросил Пацевич. – Это вы украли вола?

Андрей положил руку на эфес шашки.

– Господин полковник, – сдержанно произнес он, – не забывайте, что я нахожусь при оружии.

Пацевич отскочил как ошпаренный. Кость заходила по рукам офицеров. Всем было как-то стыдно.

– Да это от барана, – сказал Некрасов.

– Скорее, господа, даже ишачья.

– Нет, лошадиная.

– Человечья! – спасая честь полка, вдруг выкрикнул Ватнин и, взяв мостолыгу, примерил ее к своей ляжке. – Видите?

Турок пососал трубку, глаза его закрылись.

– Тогда я пойду, – сказал он нараспев. – Гяур такой бедный, что съел человека.

Выхватывая из кармана кошелек, Пацевич закричал снова:

– Так, значит, никто не украл вола? Нет… Ну, так знайте: это я украл его! Пошел вот и украл! Я… сам я, полковник! А теперь – эй, ты! – держи три червонца и убирайся со своей костью… Только молчи и не трезвонь на майдане, что мы тебя обокрали!..

Офицеры молча выходили, и у каждого было такое состояние, будто его оплевали. Даже если баязетцы, наскучив хрустеть сухарями, и действительно украли буйвола, то этот поступок подлежит суду внутренней власти, и совсем незачем было Пацевичу так кричать и распинаться перед этим турком.

– Да, господа, – вздохнул Некрасов, – час от часу не легче. Хвощинский, конечно, никогда бы не допустил подобной выходки в присутствии туземца.

Хвощинский не присутствовал при этой постыдной сцене, которую разыграл Пацевич; находясь со своим батальоном на Зангезурских высотах и хорошо понимая, что скоро будет, как он любил говорить, дело, Никита Семенович решил в этот день дать офицерам гарнизона ужин. Бивуачный ужин под шелковой палаткой, над которой цветут иноземные звезды, с полковым оркестром трубачей и литаврщиков, с бочкой вина, с разговорами до рассвета, с пушечными выстрелами и тостами.

– Честно говоря, – сознался Карабанов, – ехать мне и пить в такую жару сегодня не хочется. Но коли приглашением Никиты Семеновича пренебрегают Пацевич и Штоквиц, то я, господа, поеду…

Андрей сам седлал Лорда – он любил это занятие, редко доверяя его казакам; так, наверное, свахи любят наряжать к венцу сосватанных ими невест. Вскинув на хребтину жеребца потник из белого войлока, Карабанов растянул сверху ковровый чепрак; почуяв на спине привычную ношу седла, Лорд в нетерпении хватил поручика губами за локоть – давай, мол, скорее, чего там возишься!

– Да стой ты, дьявол, – выругался Андрей, – а то опять загоню в конюшню…

Крепко подтянул подпругу, подогнал стременные путлища; подумал немного и накинул сверху вальтрап из синего бархата. «Ладно, – решил, – явлюсь при полном параде…» Хотя казачьему офицеру шпоры и не положены (их заменяет нагайка), но Андрей, по старой кавалергардской привычке, нацепил свои старые, еще дедовские шпоры и вскочил в седло.

– Дуй в парламент, – засмеялся он, и Лорд понес его на офицерскую пьянку.

Поручик нагнал Клюгенау на второй версте: прапорщик медленно ехал на своей тряской кобыле, которая родила ему недавно жеребенка. Барон где-то нарвал дикого щавеля и еще издали протянул пучок Андрею:

– Хотите, поручик?

Андрей взял, тоже стал жевать кислятину. Ехали долго молча. Плебейская кобыла заигрывала с благородным Лордом, который с аристократическим тактом не отвергал ее ухаживаний, но и не обнадеживал ничем.

– Ну, барон, – начал Карабанов, когда молчать ему надоело, – я вас слушаю… Вы мне признались сегодня утром, что, кажется, влюблены. Скажите, на какой бок вы ложитесь, чтобы видеть такие чудесные сны?

Клюгенау улыбнулся:

– А вы не смейтесь… Я вам не сказал, что влюблен, но чистый облик женщины возбудил во мне желание жертвовать для нее. Поймите, что в любви никогда нельзя требовать. Мальчик бросает в копилку монеты и слушает, как они там гремят. Когда-нибудь он вынет оттуда жалкие рубли. Я же хочу бросить к ногам женщины не копейки – разум, страсть, мужество, долготерпение, надежду и, наконец, самого себя. Неужели, Карабанов, эти чувства могут прогреметь в ее сердце, как копейки в копилке?

  83