Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
99 
Прислушиваясь к стрельбе, Кази-Магома сказал:
– На змею наступили, и она теперь жалит!..
Они сидели в шатре нежного зеленого шелка, пропускавшего дневной свет. Маленький толстяк Фаик-паша, с накрученной на голове пестрой чалмой, возлежал на груде ковров, обложенный множеством пуховых мутаки. На одной из мутаки была выстегана даже форма для щеки и носа Фаик-паши, чтобы он не трудился продавливать подушку лицом, – совершенная утонченность кейфа! Прислуживала же ему, поднося кальяны и сласти, красивая девочка-халдейка, одетая в платье мальчика, но с голым животом и с круглым щитом на спине.
– Сегодня я не буду ужинать в шатре, – сказал Фаик-паша, добавляя в шербет вина, воспрещенного Кораном: паша был пьяница и поэт; о своем пьянстве он даже написал такие стихи:
- Я имею глаза, подобные рубинам,
- Нос мой похож на драгоценный карбункул,
- Щеки мои воспламенены дивным огнем,
- Ах, какая легкая и красивая у меня походка,
- Когда я вливаю в себя сладость винограда…
– Я буду ужинать сегодня уже в Баязете, – закончил Фаик-паша, улыбаясь, и возвратил девочке пустую чашу.
– Завтра! – коротко ответил Кази-Магома, словно огрызнулся, и даже не повернул головы.
Сын имама сидел на земле, уткнув в колени черную бороду: красивые печальные глаза его, подернутые влагой, ярко светились лишь одним чувством – злостью и еще раз злостью.
– Нет, сегодня, почтенный Кази, – ответил Фаик-паша, любуясь издали угловатыми движениями слуги-девочки.
В шатер им кинули голову прапорщика Вадима Латышева; Кази-Магома поднял ее за волосы, пальцами раскрыл тяжело опущенные веки русского офицера, посмотрел в его светлые помутневшие глаза.
– Это все не то, – сказал он и отбросил голову в угол. – Мне нужна глупая башка наиба Пацевича! Спустите на гяуров еще четыре сотни моих редифов. И пусть они приготовят веревки: мы будем батовать их, как лошадей!
– Почтенный Кази, – ревниво заметил Фаик-паша, – я уже спустил с цепи восемь сотен моих сорвиголов.
– Но чапаул нужен и моим редифам! – гневно вздернулся, не вставая с земли, Кази-Магома. – Им тоже нужны белые рубахи для жен, казацкие седла и сапоги из русской кожи. Четыре сотни! Пусть поднимают бунчук! Я сам поведу их на гяуров! Побольше веревок!
Легкий и быстрый, как юноша, сын Шамиля вскочил с земли, схватил саблю и, прижав ко лбу руку, стремительно выбежал из шатра. Криками радости встретило его войско.
– Чапаул!.. Алла… Чапаул! – кричали вокруг, приветствуя молодого полководца, и ловко прыгали на лошадиные спины.
5
– Пить хочется, – сказал Пацевич и, отвинтив горлышко фляги, глотнул раз, глотнул два. Жаркий ветер донес до Евдокимова запах крепкого раки, но юнкер сделал вид, что не понял этой «жажды» полковника.
– Казаки спешились, – доложил он. – Вторая сотня уже в перестрелке!
– Вижу!..
Случилось то, что издалека предвидел Ватнин: казакам пришлось слезть с лошадей и драться в пешей цепи, наравне с солдатами. («Трудно объяснить, – замечает один исследователь, – к чему Пацевичем была взята пехота. Ведь благодаря этому обстоятельству наша кавалерия была употреблена в пешем строю».)
– Бей на выбор! Ближних бей! – кричал Карабанов, и тут же мимо него, проскочив между локтем и грудью, пролетела хвостатая пика.
Налетевший сбоку турок-«сувари» распластал голову ставропольца ятаганом – и захохотал, скаля зубы, довольный. Дениска выбил его из седла меткой пулей и, шаря по карманам за свежей обоймой, побежал дальше. А рядом с ним, крича и падая, спотыкаясь о мертвецов, штыками и выстрелами баязетцы старались задержать турецкие цепи…
– Лошадей береги… Чужих не выпускай! – орал вахмистр Трехжонный.
И все бегом, бегом.
А голова повернута назад, назад.
Били сбоку.
Припадали на колено.
Взмах.
С налету.
По-разному.
Только бы задержать…
Ох, как страшно свистят ятаганы, полосуя по живому кричащему мясу!
– Пики – в дело! – орал Карабанов. – Какого черта вы только палите?..
Турецкие всадники плясали неотступно от русской цепи. То один, то другой вырывался вперед, косо взмахивая саблей. Есть: еще один неверный шлепается в песок, окрашивая его неверной кровью…
Рядом страшно ругался Дениска:
– А, в суку их… Ни за грош пропаду… Не лезет…
Карабанов сгоряча схватил его винтовку. Приклад потный, скользкий. Клац-щелк затвором – выбил обойму. Ну, конечно, штабные умники: к «снайдерам» добавили патроны ружей «генри-мартини».
99 
