очень нудно 
38 
Питеру внезапно стало страшно. Разве эта экзальтированная женщина с горящими глазами и вызывающей улыбкой вчера целовала его и клялась в любви? Разве она, жалкая и потерянная, сидела на скромном стульчике в библиотеке и беззвучно оплакивала смерть отца? Он не узнавал эту Лауру Кавадос.
Питер медленно вышел из комнаты. Лаура не сделала попытку остановить его. Похоже, она даже не заметила его ухода.
Так тяжело на сердце у Питера не было никогда. Что представляет собой женщина, владеющая всеми его помыслами? Как он может верить ей теперь, после того, как слышал ее голос и видел ее горящие жадные глаза? Не так ведет себя убитая горем дочь. Вот вчера она сыграла свою роль превосходно.
Питер похолодел. Сыграла свою роль. Значит, подсознательно он понимает, что поведение Лауры — сплошное притворство? И все, что говорил Иларио, — правда? Почему он не поверил своему другу? Ведь его он знает гораздо дольше… Нет, эта черноокая колдунья заворожила его, лишила разума, отняла волю. Она поманила его любовью, и он пошел за ней, как маленький теленок на бойню.
Зачем ей это надо? — спрашивал себя Питер снова и снова. Чего она добивалась? Или ей просто приятно видеть, как мужчина теряет из-за нее разум? Скольких она уже целовала под тем раскидистым деревом? Питер застонал. Представлять Лауру в объятиях другого мужчины было невыносимо…
Питер сжал руками мучительно ноющие виски. Он не должен терзать себя. Надо успокоиться, остыть. Поговорить с Лаурой еще раз. Они оба не в себе. Слишком многое произошло вчера. Нужно время.
Но успокоиться Питеру не дали. Не успел он сделать и нескольких шагов по коридору, как его нагнал тот самый круглощекий полицейский, который был вчера при инспекторе Борресе.
— Мистер Стентон, идти… со мной… инспектор… говорить… — затараторил он, смешно выговаривая английские слова.
— Я говорю по-испански, — устало ответил Питер.
— О, великолепно! — Неприкрытая радость полицейского немного развеселила Питера. — Инспектор хотел бы побеседовать с вами сейчас.
— Хорошо, — пожал плечами Питер и пошел вслед за полицейским.
Вот только этого мне сейчас не хватало, думал он с мрачной иронией. Трудно представить себе более неподходящий момент для откровенной беседы с полицией…
Они спустились на первый этаж. Для общения с гостями Алаведры инспектор Боррес выбрал так называемую синюю комнату. Она изобиловала различными оттенками голубого — от почти прозрачного голубоватого до густого иссиня-черного. Пожалуй, синяя комната была единственным местом в Алаведре, которое не нравилось Питеру. Однако инспектор был от нее в полном восторге.
— Здравствуйте, мистер Стентон, — заговорил он преувеличенно бодрым тоном, когда Питер и полицейский вошли в комнату. — Рад видеть вас в добром здравии.
Инспектор довольно бегло говорил по-английски, однако Питер предупредил его, что владеет испанским в достаточной степени.
— Вот и замечательно, — просиял Боррес. — Ты свободен, Хорхе.
Румяный полицейский кивнул головой и вышел.
— Это его первое серьезное задание, — пояснил инспектор. — Мальчишка просто светится от счастья…
По мнению Питера, убийство человека вряд ли давало прекрасный повод для счастья, но, наверное, для полицейского все это представляется в несколько ином свете.
— Присаживайтесь, пожалуйста, — любезно сказал инспектор.
Питер опустился в большое нежно-голубое кресло, оказавшееся на редкость неудобным. Сам Боррес предпочел присесть на край стола.
— Вы понимаете, что все это неприятно, — заговорил он, — но расследование есть расследование, и я должен задать вам несколько вопросов.
Питер кивнул. Его удивляло поведение Борреса. Словно тот пытался установить с ним дружеский контакт.
— Вы давно знакомы с Мендесами?
— Иларио я знаю около полугода. У нас были в Нью-Йорке общие дела. А с его родителями я познакомился, когда приехал в Алаведру.
— А сеньорита Кавадос?
Питер чуть покраснел. Ему не понравился тон, которым был задан этот вопрос.
— С сеньоритой Кавадос я встречался до посещения Алаведры всего один раз, — сухо ответил он и поведал инспектору подробности своего знакомства с Лаурой.
— Значит, она прикинулась гадалкой и танцовщицей, — задумчиво повторил Боррес. — Интересно, зачем?
Перед мысленным взором Питера предстала Лаура в ярко-красном платье, с распущенными волосами, стремительная, гибкая, полная фации и очарования. Ах, если бы она осталась только прекрасным воспоминанием! Питер предпочел бы не знать ее сладких поцелуев и не испытывать сейчас этих ужасных сомнений в ее искренности…
38 
